совсем близко, чтобы было удобнее взять его на борт. Начальник полагал до 
самого последнего момента, что судно застопорит ход; и вдруг понял, что пароход 
идет на них, принимая их фонарь за огонек буйка; тогда он скомандовал: «К 
прыжку на кожух приготовьсь!» — и в следующее мгновение они прыгнули. 



Глава XIII. ЧТО НУЖНО ЛОЦМАНУ

Но я отвлекся от того, о чем собрался писать, а я хотел еще полнее, чем в 
предыдущих главах, рассказать об особых требованиях лоцманской науки. Прежде 
всего, есть одна способность, которую лоцман должен в себе непрестанно 
воспитывать, пока она не достигнет абсолютного совершенства. Да, именно 
совершенства. Эта способность — память. Он не должен допускать, чтобы ему 
казалось то или иное, он все должен знать наверняка, потому что судовождение — 
одна из точнейших наук. С каким презрением смотрели в те времена на лоцмана, 
который решался употреблять в разговоре неубедительное «я полагаю» вместо 
безапелляционного «я знаю!» Нелегко себе представить, какое это огромное дело — 
знать каждую пустячную мелочь на протяжении всех тысячи двухсот миль реки, и 
знать с абсолютной точностью. Если вы выберете самую длинную улицу в Нью-Йорке 
и исходите ее вдоль и поперек, терпеливо запоминая все ее приметы, и будете 
знать наизусть каждый дом, окно, дверь, фонарный столб и вывеску — словом, все 
до последней мелочи; если вы будете знать все это так точно, чтобы сразу 
сказать, что перед вами, когда вас наугад поставят где-нибудь посреди этой 
улицы в чернильно-темную ночь, то вы сможете составить себе некоторое 
представление о количестве и точности сведений, которые накопил лоцман, 
держащий в памяти всю реку Миссисипи. А если вы, продолжая знакомиться с улицей,
 изучите каждый перекресток, вид, размер и расположение каждой тумбы на 
перекрестках этой улицы; изучите, сколько бывает грязи, когда и какой глубины в 
разнообразнейших местах этой улицы, — вы составите себе представление о том, 
что должен знать лоцман, чтобы вести пароход по Миссисипи без аварий. А потом, 
если вы займетесь хотя бы половиной всех вывесок на этой улице и, ежемесячно 
перемещая их, все-таки ухитритесь узнавать их на новом месте в темные ночи, 
всегда следя за этими изменениями и не делая ошибок, — вы поймете, какой 
безукоризненной памяти требует от лоцмана коварная Миссисипи.

Я считаю, что память лоцмана — одно из самых изумительных явлений на свете. 
Знать на память Ветхий и Новый завет и уметь без запинки читать их наизусть с 
начала до конца, или с конца до начала, или же с любого места книги 
процитировать наизусть вперед и назад любой стих и ни разу но сбиться и не 
сделать ошибки — это не такой уж фантастический запас знаний, не такая уж 
необычайная виртуозность но сравнению с запасом знаний лоцмана и с его 
виртуозной способностью маневрировать ими. Я парочпо привожу такое сравнение и 
считаю, что ничуть не преувеличиваю. Многие скажут, что сравнение взято слишком 
сильное, — многие, но только не лоцманы.

А как легко, как непринужденно работает память лоцмана! Как спокойно и без 
напряжения, как бессознательно пополняет она обширные склады сведений час за 
часом, изо дня в день, — и никогда ничего не теряет, ничего не выбрасывает из 
этого ценного запаса. Возьмем пример. Пусть лотовый кричит: «Два с половиной, 
два с половиной, два с половиной!» — пока эти возгласы не станут монотонными, 
как тиканье часов; пусть в это время идет разговор и лоцман принимает в нем 
участие и сознательно уже не слушает лотового; и посреди бесконечных выкриков 
«Два с половиной» лотовый хотя бы раз, ничуть не повышая голоса, крикнет: «Два 
с четвертью» и снова затвердит свои «Два с половиной», как раньше, — через 
две-три недели лоцман точно опишет вам, какое положение пароход занимал на реке,
 когда крикнули «Два с четвертью», и даст вам такое количество опознавательных 
знаков и прямо по носу, и по корме, и по бортам, что вы сами легко смогли бы 
поставить судно на указанное место. Выкрик «Два с четвертью» совершенно не 
отвлек его мысли от разговора, но его натренированная память мгновенно 
запечатлела все направления, отметила изменение глубины и усвоила все важнейшие 
детали для будущих справок совершенно без участия его сознания. Если бы вы шли 
с товарищем и разговаривали, а другой в это время, идя рядом, повторял бы без 
конца монотонно звук «А» квартала два подряд, а потом вдруг вставил бы «Р», вот 
так: А. А. А. А. А. А. А. Р. А. А. и так дальше, и на «Р» не сделал бы никакого 
ударения, — вы бы, конечно, не смогли через две-три недели вспомнить, что он 
произнес «Р», и не смогли бы рассказать, мимо каких предметов вы проходили, 
когда он произнес это «Р». Но вы бы могли это сделать, если бы терпеливо и 
тщательно упражняли свою память так, чтобы это делалось автоматически.

Наделите человека достаточно хорошей памятью, и лоцманское дело разовьет ее до 
совершенно колоссальных размеров. Но… только в той области, в которой она 
ежедневно тренируется. Придет время, когда человек невольно будет замечать 
приметы и промеры, а его память удерживать все замеченное, как в тисках. Но 
спросите этого самого человека днем, что он ел за завтраком, и — десять шансов 
против одного, что он но сможет вам ответить. Удивительные вещи можно сделать с 
человеческой памятью, если посвятить ее одной какой-нибудь отрасли!

В те дни, когда на Миссури высоко поднялись оклады, мой начальник, мистер 
Биксби, отправился туда и изучил этот тысячемильный поток с такой легкостью и