– Ладно! А какую вещь, Мэри, ты только скажи?

– Не все ли тебе равно. Раз я сказала, что хорошую, значит, хорошую.

– Ну да уж ты не обманешь. Ладно, я пойду приналягу.

Том приналег – и под двойным давлением любопытства и предстоящей награды 
приналег с таким воодушевлением, что добился блестящих успехов. За это Мэри 
подарила ему новенький перочинный ножик с двумя лезвиями ценой в двенадцать с 
половиной центов; и нахлынувший на Тома восторг потряс его до основания. Правда,
 ножик совсем не резал, зато это была не какая-нибудь подделка, а настоящий 
ножик фирмы Барлоу, в чем и заключалось его непостижимое очарование; хотя 
откуда мальчики Западных штатов взяли, что это грозное оружие можно подделать и 
что подделка была бы хуже оригинала, совершенно неизвестно и, надо полагать, 
навсегда останется тайной. Том ухитрился изрезать этим ножиком буфет и уже 
подбирался к комоду, как его позвали одеваться в воскресную школу.

Мэри дала ему жестяной таз, полный воды, и кусок мыла; он вышел за дверь и 
поставил таз на скамейку, потом окунул мыло в воду и опять положил его на 
место; закатал рукава, осторожно вылил воду на землю, потом вошел в кухню и 
начал усердно тереть лицо полотенцем, висевшим за дверью. Но Мэри отняла у него 
полотенце, сказав:

– Как тебе не стыдно, Том. Умойся как следует. От воды тебе ничего не сделается.


Том немножко смутился. В таз опять налили воды; и на этот раз он постоял над 
ним некоторое время, собираясь с духом, потом набрал в грудь воздуху и начал 
умываться. Когда Том после этого вошел на кухню, зажмурив глаза и ощупью 
отыскивая полотенце, по его щекам текла мыльная пена, честно свидетельствуя о 
понесенных трудах. Однако, когда он отнял от лица полотенце, оказалось, что вид 
у него не совсем удовлетворительный: чистыми были только щеки и подбородок, 
которые белели, как маска, а ниже и выше начиналась темная полоса неорошенной 
почвы, которая захватила шею и спереди и сзади. Тогда Мэри взялась за него сама,
 и, выйдя из ее рук, он уже ничем не отличался по цвету кожи от своих 
бледнолицых братьев; мокрые волосы были аккуратно приглажены щеткой, их 
короткие завитки лежали ровно и красиво. (Том потихоньку старался распрямить 
свои кудри, прилагая много трудов и стараний, чтобы они лежали на голове как 
приклеенные; ему казалось, что с кудрями он похож на девчонку, и это очень его 
огорчало.) Потом Мэри достала из шкафа костюм, который вот уже два года Том 
надевал только по воскресеньям и который назывался «другой костюм», на 
основании чего мы можем судить о богатстве его гардероба. После того как он 
оделся сам, Мэри привела его в порядок: она застегнула на нем чистенькую 
курточку до самого подбородка, отвернула книзу широкий воротник и расправила 
его по плечам, почистила Тома щеткой и надела ему соломенную шляпу с крапинками.
 Теперь он выглядел очень нарядно и чувствовал себя очень неловко: новый костюм 
и чистота стесняли его, чего он терпеть не мог. Он надеялся, что Мэри забудет 
про башмаки, но эта надежда не сбылась: Мэри, как полагается, хорошенько 
смазала их салом и принесла ему. Том вышел из терпения и заворчал, что его 
вечно заставляют делать то, чего ему не хочется. Но Мэри ласково уговорила его:

– Пожалуйста, Том, будь умницей.

И Том, ворча, надел башмаки. Мэри оделась в одну минуту, и дети втроем 
отправились в воскресную школу, которую Том ненавидел от всей души, а Сид и 
Мэри любили.

В воскресной школе занимались с девяти до половины одиннадцатого, а потом 
начиналась проповедь. Двое из детей оставались на проповедь добровольно, а 
третий тоже оставался – по иным, более существенным причинам.

На жестких церковных скамьях с высокими спинками могло поместиться человек 
триста; церковь была маленькая, без всяких украшений, с колокольней на крыше, 
похожей на узкий деревянный ящик. В дверях Том немного отстал, чтобы поговорить 
с одним приятелем, тоже одетым по-воскресному:

– Послушай, Билли, есть у тебя желтый билетик?

– Есть.

– Что ты просишь за него?

– А ты что дашь?

– Кусок лакрицы и рыболовный крючок.

– Покажи.

Том показал. Приятель остался доволен, и они обменялись ценностями. После этого 
Том променял два белых шарика на три красных билетика и еще разные пустяки – на