бесперых крыльев! Если так будет продолжаться дальше, меня скоро разукрасят, 
как майский шест, мишурными украшениями и призрачными почестями; но хоть они 
сами по себе и не имеют цены, я буду ценить в них любовь того, кто дарит меня 
ими. Лучше эти бедные, смешные почести, которыми меня осыпают нежданно и 
непрошенно чистою рукою и от чистого сердца, чем настоящие, покупаемые 
унижением у завистливых и корыстных властей».

Грозный сэр Гью повернул коня. Живая стена безмолвно расступилась перед ним и 
так же безмолвно сомкнулась. По-прежнему было тихо, никто не решался ни слова 
произнести в защиту или в похвалу осужденному; но уже то, что не было слышно ни 
одной насмешки, само по себе служило данью уважения его мужеству. Запоздалый 
зритель, не присутствовавший при том, что происходило раньше, и вздумавший 
позубоскалить над осужденным и запустить в него дохлой кошкой, был сразу сбит с 
ног и вышвырнут вон; а затем снова наступила та же глубокая тишина.



ГЛАВА XXIX

В ЛОНДОН

Отсидев положенное время у позорного столба, Гендон был освобожден и получил 
приказ выехать из этого округа и никогда больше не возвращаться в него. Ему 
вернули его шпагу, а также его мула и ослика. Он сел и поехал в сопровождении 
короля; толпа со спокойной почтительностью расступилась перед ними и, как 
только они уехали, разошлась.

Гендон скоро погрузился в свои мысли. Ему нужно было многое обдумать. Что ему 
делать? Куда направиться? Надо непременно отыскать влиятельного покровителя, 
иначе придется отказаться от наследства и позорно признать себя самозванцем. Но 
где же можно рассчитывать найти такого влиятельного покровителя? Вот вопрос! У 
него мелькнула в голове мысль, которая мало-помалу превратилась в надежду — 
очень слабую, но все же такую, о которой стоило подумать за неимением другой. 
Рыцарь вспомнил, что ему говорил старый Эндрюс о доброте юного короля и его 
великодушном заступничестве за обиженных и несчастных. Не попытаться ли 
проникнуть к нему и попросить у него справедливости? Да, но разве такого 
бедняка допустят к августейшей особе монарха? Ну да все равно, пока нечего 
тужить; еще будет время об этом подумать. Гендон был старый солдат, находчивый 
и изобретательный; без сомнения, когда дойдет до дела, он придумает средство. А 
теперь надо ехать в столицу. Быть может, за него вступится старый друг его отца,
 сэр Гэмфри Марло, добрый старый сэр Гэмфри — главный заведующий кухней 
покойного короля, или конюшнями, или чем-то в этом роде, — Майлс не мог с 
точностью припомнить, чем именно.

Теперь, когда нужно было сосредоточить все свои силы, когда явилась 
определенная цель, уныние, омрачавшее его дух, рассеялось. Он поднял голову и 
огляделся вокруг. Он даже удивился, как много они проехали, — деревня осталась 
далеко позади.

Король трусил за ним на осле, повесив голову; он тоже был углублен в свои мысли 
и планы. Грустное предчувствие омрачило только что народившуюся радость 
Гендона; захочет ли мальчик вернуться в город, где всю свою недолгую жизнь он 
не знал ничего, кроме голода, обид и побоев? Надо спросить его, — все равно 
этого не избежать. Гендон придержал мула и крикнул:

— Я позабыл спросить тебя, куда ехать. Приказывай, государь!

— В Лондон!

Гендон двинулся дальше, очень довольный, но удивленный ответом.

Всю дорогу они ехали без всяких приключений. Но под конец без приключения 
все-таки не обошлось. Около десяти часов вечера девятнадцатого февраля они 
въехали на Лондонский мост и очутились в гуще воющей, горланящей, гогочущей 
толпы; красные, развеселые от пива лица блестели при свете множества факелов. 
Как раз в ту минуту, когда путешественники въезжали в ворота перед мостом, 
сверху сорвалась разложившаяся голова какого-то бывшего герцога или другого 
вельможи и, ударившись о локоть Гендона, отскочила в толпу. Вот как 
недолговечны дела рук человеческих: прошло всего три недели со дня смерти 
доброго короля Генриха, не прошло и трех суток со дня его похорон, а 
благородные украшения, которые он так старательно выбирал для своего 
великолепного моста между первыми лицами в государстве, уже начали падать… 
Какой-то горожанин, споткнувшись об упавшую голову, ткнулся своей головой в 
спину стоявшего впереди. Тот обернулся, свалил с ног кулаком первого 
подвернувшегося под руку соседа и сам полетел, сваленный с ног товарищем 
упавшего.

Время для драки было самое подходящее. Завтра начиналась коронация, и все уже 
были полны спиртным и патриотизмом; через пять минут драка заняла уже немалое 
пространство; через десять или двенадцать она занимала уже не меньше акра и