превратилась в побоище. Гендона оттеснили от короля, а оба они затерялись в 
шумном водовороте ревущих человеческих скопищ.

Здесь мы оставим их.



ГЛАВА XXX

УСПЕХИ ТОМА

Пока настоящий король бродил по стране полуголый, полуголодный, то терпя 
насмешки и побои от бродяг, то сидя в тюрьме с ворами и убийцами, причем все 
считали его сумасшедшим и самозванцем, — мнимый король Том Кенти вел совсем 
иную жизнь.

Когда мы видели его в последний раз, он только что начинал находить 
привлекательность в королевской власти. Королевское звание все больше нравилось 
ему, и, наконец, вся жизнь его стала радостью. Он перестал бояться, его 
опасения понемногу рассеялись, чувство неловкости прошло, он стал держать себя 
спокойно и непринужденно. Как руду из шахты, добывал он все нужные сведения от 
мальчика для порки.

Когда ему хотелось играть или болтать, он вызывал к себе леди Элизабет и леди 
Джэн Грей, а затем отпускал их с таким видом, как будто для него это дело 
обычное. Он уже не смущался тем, что принцессы целовали ему руку на прощанье.

Теперь ему нравилось, что его с такими церемониями укладывают спать на ночь; 
ему нравился сложный и торжественный обряд утреннего одевания. Он с гордым 
удовольствием шествовал к обеденному столу в сопровождении блестящей свиты 
сановников и телохранителей; этой свитой он так гордился, что даже приказал 
удвоить ее, и теперь у него было сто телохранителей. Он любил прислушиваться к 
звукам труб, разносившимся по длинным коридорам, и к далеким голосам, 
кричавшим: «Дорогу королю!»

Он научился даже находить удовольствие в заседаниях совета в тронном зале и 
притворяться, будто он не только повторяет слова, которые шепчет ему 
лорд-протектор. Он любил принимать величавых, окруженных пышной свитой послов 
из чужих земель и выслушивать любезные приветствия от прославленных монархов, 
называвших его «братом». О, счастливый Том Кенти со Двора Отбросов!

Он любил свои роскошные наряды и заказывал себе новые. Он нашел, что четырехсот 
слуг недостаточно для его величия, и утроил их число. Лесть придворных звучала 
для его слуха сладкой музыкой. Он остался добрым и кротким, стойким защитником 
угнетенных и вел непрестанную войну с несправедливыми законами; но при случае, 
почувствовав себя оскорбленным, он умел теперь обернуться к какому-нибудь графу 
или даже герцогу и подарить его таким взглядом, от которого того кидало в дрожь.
 Однажды, когда его царственная «сестра», злая святоша леди Мэри, принялась 
было доказывать ему, что он поступает неразумно, милуя стольких людей, которые 
иначе были бы брошены в тюрьму, повешены или сожжены, и напомнила ему, что при 
их августейшем покойном родителе в тюрьмах иногда содержалось одновременно до 
шестидесяти тысяч заключенных и что за время своего мудрого царствования он 
отправил на тот свет рукою палача семьдесят две тысячи воров и разбойников, — 
мальчик, полный благородного негодования, велел ей идти к себе и молиться богу, 
чтобы он вынул камень из ее груди и вложил в нее человеческое сердце.

Но неужели Тома Кенти никогда не смущало исчезновение бедного маленького 
законного наследника престола, который обошелся с ним так ласково и с такой 
горячностью бросился к дворцовым воротам, чтобы наказать дерзкого часового? Да! 
Его первые дни и ночи во дворце были отравлены тягостными мыслями об 
исчезнувшем принце; Том искренне желал его возвращения и восстановления в 
правах. Но время шло, а принц не возвращался, и новые радостные впечатления все 
сильнее овладевали душою Тома, мало-помалу изглаживая из нее образ пропавшего 
принца; под конец этот образ стал являться лишь изредка и то не желанным гостем,
 — так как при появлении его Тому становилось больно и стыдно.

Несчастную мать свою и сестер он тоже вспоминал все реже. Вначале он грустил о 
них, тосковал, хотел их увидеть, но потом стал содрогаться при мысли, что 
когда-нибудь они предстанут перед ним в лохмотьях, в грязи, и выдадут его 
своими поцелуями, и стащат его долой с трона, назад в грязь, в трущобы, на 
голод и унижения. В конце концов он почти перестал вспоминать о них и был даже 
рад этому, так как теперь, когда их скорбные и укоряющие лица вставали перед 
ним, он казался себе презреннее червя.

В полночь девятнадцатого февраля Тем Кенти спокойно заснул в своей роскошной 
постели во дворце, охраняемый своими верными вассалами и окруженный всей 
пышностью королевского сана; счастливый мальчик: на завтра назначено было его 
торжественное коронование.

В этот самый час настоящий король, Эдуард, голодный, мокрый и грязный,