что я видел здесь, никогда не изгладится из моей памяти; я буду помнить это все 
дни моей жизни, а по ночам я буду видеть это во сне до самой смерти. Лучше бы я 
был слепым».

Гендон наблюдал за королем и с удовлетворением говорил себе: «Он заметно 
поправляется; он изменился, стал мягче. Прежде он, наверное, обрушился бы на 
тюремщиков, стал бы бушевать, кричать, что он король, требовать, чтобы женщин 
освободили. Он скоро забудет свой бред, и его бедная голова станет опять 
здорова. Дай бог, чтобы скорее!»

В тот же день в тюрьму привезли на ночь несколько арестантов, которым 
предстояло на следующее утро отправиться в разные города, чтобы понести кару за 
свои преступления. Король долго беседовал с ними, — он с самого начала решил 
расспрашивать узников, чтобы подготовить себя к своему будущему царствованию. 
Повесть их страданий терзала его сердце. В числе заключенных была бедная 
полоумная женщина, укравшая около двух ярдов сукна у ткача; ее за это 
приговорили к виселице. Другой арестант прежде обвинялся в том, что он украл 
лошадь; против него не было никаких улик, и он уже избавился было от петли; но 
не успели его выпустить, как опять арестовали за то, что он убил оленя в 
королевском парке; на этот раз вина его была доказана, и его ждала веревка. 
Больше всего расстроил и огорчил короля рассказ одного подмастерья; этот юноша 
сообщил, что он однажды вечером нашел сокола, улетевшего от своего хозяина, и 
принес его домой, полагая, что имеет на это право. Но суд обвинил его в краже и 
приговорил к смертной казни.

Взбешенный такой бесчеловечностью, король умолял Гендона бежать с ним из тюрьмы 
прямо в Вестминстер, чтобы он мог скорее вернуть себе престол; взойдя на трон, 
он тотчас же поднимет свой скипетр в защиту этих несчастных и спасет им жизнь.

«Бедный ребенок! — вздыхал Гендон. — Эти горестные рассказы опять свели его с 
ума. А я-то надеялся, что он скоро поправится».

Среди арестантов был старый законник, человек с суровым лицом и непреклонной 
волей. Три года тому назад он написал памфлет против лорда-канцлера, обвиняя 
его в несправедливости; за это его приковали к позорному столбу, отрубили ему 
уши, исключили из адвокатского сословия, взыскали с него штраф в три тысячи 
фунтов стерлингов и приговорили к тюремному заключению. Недавно он повторил 
свой проступок, и теперь ему должны были отрубить остаток ушей, взыскать с него 
пять тысяч фунтов стерлингов, выжечь ему клейма на обеих щеках и до конца жизни 
держать его в тюрьме.

— Это почетные рубцы, — говорил он, откидывая назад седые волосы и показывая 
обрубки ушей.

У короля глаза горели гневом. Он сказал:

— Никто не верит мне, и ты не поверишь. Но все равно, через месяц ты будешь 
свободен, и самые законы, обесчестившие тебя и позорящие Англию, будут 
вычеркнуты из государственных актов. Свет плохо устроен: королям следовало бы 
время от времени на себе испытывать свои законы и учиться милосердию.



ГЛАВА XXVIII

ЖЕРТВА

Тем временем Майлс порядком устал от тюрьмы и бездействия. Когда, наконец, 
наступил день суда, он был очень доволен и говорил себе, что обрадуется всякому 
приговору, лишь бы только его не осудили на дальнейшее заключение в тюрьме. Но 
он жестоко ошибся. Он пришел в бешенство, когда его признали «буйным бродягой» 
и приговорили к унизительному наказанию: он должен был в течение двух часов 
сидеть в колоде у позорного столба за оскорбление владельца Гендонского замка. 
Когда он заявил на суде, что он родной брат оскорбленного и законный наследник 
всех титулов и земель покойного сэра Ричарда, к его словам отнеслись так 
презрительно, что даже не сочли их достойными рассмотрения.

На пути к позорному столбу он бушевал и грозил, но это не помогало; полицейские 
грубо волокли его да еще по временам награждали тумаками за строптивость.

Король не мог пробраться сквозь толпу. Он шел позади, далеко от своего друга и 
слуги. Самого короля тоже чуть было не приговорили к позорному столбу за дружбу 
с такой подозрительной личностью, но, ввиду его молодости, сделали ему 
надлежащее внушение и отпустили. Когда толпа, наконец, остановилась, он 
заметался, стараясь пробраться вперед; и после долгих трудов это ему удалось. У 
позорного столба, осыпаемый насмешками грубой черни, сидел несчастный рыцарь — 
личный телохранитель короля Англии!