— Вы не отвечаете? Будьте добры, скажите мне, — вам не грозит тяжелое 
наказание? Пожалуйста, скажите мне, что вам ничего не грозит!

Женщины попытались переменить разговор, но король уже не мог успокоиться и 
продолжал спрашивать:

— Неужели вас будут бить плетьми? Нет, нет! Они не могут быть так жестоки. 
Скажите, что вас не тронут! Ведь не тронут? Не тронут, правда?

Женщины, смущенные, измученные горем, не могли, однако, уклониться от ответа, и 
одна из них сказала голосом, прерывающимся от волнения:

— О добрая душа, твое участие раздирает нам сердце! Помоги нам, боже, перенести 
наше…

— Это признание!.. — перебил ее король. — Значит, эти жестокосердые злодеи 
будут тебя бить плетьми! О, не плачь! Я не могу видеть твоих слез. Не теряй 
мужества: я во-время верну себе свои права, чтобы избавить тебя от этого 
унижения, вот увидишь!

Когда король проснулся утром, женщин уже не было.

— Они спасены! — радостно воскликнул он и с грустью прибавил: — Но горе мне, 
они так утешали меня!

Каждая из женщин, уходя, приколола к его платью на память обрывок ленты. Король 
сказал, что навсегда сохранит этот подарок и скоро разыщет своих приятельниц, 
чтобы взять их под свою защиту.

Как раз в эту минуту вошел тюремщик со своими помощниками и велел всех 
заключенных вывести на тюремный двор. Король был в восторге: такое счастье, 
наконец, увидеть голубое небо и подышать свежим воздухом! Он волновался и 
сердился на медлительность сторожей, но, наконец, пришел и его черед. Его 
отвязали от железного кольца у стены и велели ему вместе с Гендоном следовать 
за другими.

Квадратный двор был вымощен каменными плитами. Узники прошли под большой 
каменной аркой и выстроились в шеренгу, спиною к стене. Перед ними была 
протянута веревка; по бокам стояла стража.

Утро было холодное, пасмурное; ночью выпал снежок, огромный двор был весь белый 
и от этой белизны казался еще более унылым. Временами зимний ветер врывался во 
двор и взметал струйки снега.

Посредине двора стояли две женщины, прикованные к столбам. Король с первого 
взгляда узнал в них своих приятельниц. Он содрогнулся и сказал себе:

«Увы, я ошибся, их не выпустили на свободу. Подумать только, что такие хорошие, 
добрые женщины должны отведать кнута! В Англии! Не в языческой стране, а в 
христианской Англии! Их будут бить плетью, а я, кого они утешали и с кем были 
так ласковы, должен смотреть на эту великую несправедливость. Это странно, так 
странно! Я, источник власти в этом обширном государстве, бессилен помочь им. Но 
берегитесь, злодеи! Настанет день, когда я за все потребую ответа. За каждый 
удар, который вы нанесете сейчас, вы получите по сто ударов».

Широкие ворота распахнулись, и ворвалась толпа горожан. Они окружили женщин и 
заслонили их от короля. Во двор вошел священник, протолкался сквозь толпу и 
тоже скрылся из вида. Король услышал какие-то вопросы и ответы, но ни слова не 
мог разобрать. Затем начались приготовления. Стража забегала, засуетилась, то 
исчезая в толпе, то вновь появляясь; толпа мало-помалу смолкла, и водворилась 
глубокая тишина.

Вдруг, по команде, толпа расступилась, и король увидел зрелище, от которого 
кровь застыла в его жилах. Вокруг женщин были наложены кучи хвороста и поленьев,
 и какой-то человек, стоя на коленях, разжигал костер!

Женщины стояли, опустив голову на грудь и закрыв лицо руками; сучья уже 
потрескивали, желтые огоньки уже ползли кверху, и клубы голубого дыма стлались 
по ветру. Священник поднял руки к небу и начал читать молитву. Как раз в эту 
минуту в ворота вбежали две молоденькие девушки и с пронзительными воплями 
бросились к женщинам на костре. Стража сразу схватила их. Одну держали крепко, 
но другая вырвалась; она кричала, что хочет умереть вместе с матерью; и, прежде 
чем ее успели остановить, она уже снова обхватила руками шею матери. Ее опять 
оттащили, платье на ней горело. Двое или трое держали ее; пылающий край платья 
оторвали и бросили в сторону; а девушка все билась, и вырывалась, и кричала, 
что теперь она останется одна на целом свете, и умоляла позволить ей умереть 
вместе с матерью. Обе девушки не переставали громко рыдать и рваться из рук 
сторожей; но вдруг раздирающий душу крик смертной муки заглушил все их вопли. 
Король отвел глаза от рыдающих девушек, посмотрел на костер, потом отвернулся, 
прижал побелевшее лицо к стене и уже не смотрел больше. Он говорил себе: «То,