— Полученное из заморских краев лет шесть или семь тому назад. В нем было 
сказано, что брат мой погиб в сражении.

— Это ложь! Позови отца, он узнает меня.

— Нельзя позвать того, кто умер.

— Умер? — Голос Майлса зазвучал глухо, и губы его задрожали. — Мой отец умер! О,
 горькая весть! Радость моя отравлена. Пожалуйста, проводи меня к моему брату 
Артуру, — он узнает меня; узнает и утешит.

— Он тоже умер.

— Боже, будь милостив ко мне, несчастному! Умерли, оба умерли! Достойные умерли,
 а я, недостойный, остался жить! Ах, пощади меня, не говори, что и леди Эдит…

— Умерла? Нет, она жива.

— Ну, слава богу! Теперь я снова счастлив! Поспеши же, брат, позови ее сюда ко 
мне! Если и она скажет, что я не я… Но она этого не скажет; нет, нет, она 
узнает меня. Я глупец, что сомневаюсь в этом. Позови ее, позови и старых слуг; 
они тоже узнают меня.

— Все они умерли, кроме пятерых: Питера, Гэлси, Дэвида, Бернарда и Маргарэт.

С этими словами Гью вышел из комнаты. Майлс подумал немного, потом начал ходить 
из угла в угол, бормоча про себя:

— Странное дело: пятеро мерзавцев живы, а двадцать два честных человека умерли!

Он все ходил взад и вперед и бормотал про себя; он совершенно забыл о короле. 
Наконец его величество с неподдельным участием произнес слова, которые можно 
было, впрочем, принять за насмешку:

— Не огорчайся своей неудачей, бедный человек: есть и другие в этом мире, чья 
личность и чьи права остаются непризнанными. У тебя есть товарищ по несчастью.

— Ах, государь, — воскликнул Гендон, слегка покраснев, — не осуждай меня хоть 
ты! Подожди — и ты увидишь. Я не обманщик — она сама это скажет; ты услышишь 
это из прелестнейших уст. Я обманщик? Да ведь я знаю этот старый зал, эти 
портреты моих предков, как дитя знает свою детскую. Здесь я родился и вырос, 
государь, я говорю правду, я не стал бы обманывать тебя; и если никто другой 
мне не поверит, умоляю тебя, не сомневайся во мне хоть ты: я этого не вынесу.

— Я не сомневаюсь в тебе, — сказал король с детской простотой и доверчивостью.

— Благодарю тебя от всей души! — с жаром воскликнул Гендон. Он был искренне 
растроган. А король прибавил так же просто:

— Ведь ты не сомневаешься во мне?

Гендону стало стыдно, и он обрадовался, когда вошел Гью и избавил его от 
необходимости ответить.

Вслед за Гью вошла красивая дама, богато одетая, а за нею несколько слуг в 
ливреях. Дама шла медленно, опустив голову и глядя в пол. Лицо ее было 
невыразимо грустно. Майлс Гендон бросился к ней, восклицая:

— О моя Эдит, дорогая моя!..

Но Гью спокойно отстранил его и сказал даме:

— Посмотрите на него. Вы его знаете?

При звуке голоса Майлса красавица слегка вздрогнула, щеки ее порозовели; теперь 
она дрожала всем телом.



Долго стояла она неподвижно и тихо, потом медленно подняла голову и посмотрела 
прямо в глаза Гендону испуганным, словно окаменевшим взглядом; капля за каплей 
вся кровь отлила от ее лица, и оно покрылось смертельной бледностью. Голосом, 
таким же мертвенным, как ее лицо, она сказала:

— Я не знаю его.

Затем она повернулась, подавив стоя, и нетвердой поступью вышла из комнаты.

Майлс Гендон упал в кресло и закрыл лицо руками. Помолчав, брат его сказал