друг у дружки, и вытаращили на пего свои простодушные глазенки; потом одна из 
них, набравшись храбрости, напрямик спросила:

— Кто ты, мальчик?

— Я король, — ответил он с достоинством.

Девочки слегка отшатнулись, широко раскрыв глаза, и полминуты не могли 
выговорить ни слова; потом любопытство взяло верх.

— Король? Какой король?

— Король Англии.

Девочки посмотрели друг на дружку, потом на него, потом опять друг на дружку — 
удивленно, смущенно. Затем одна из них сказала:

— Ты слышишь, Марджери? Он говорит, что он король. Может ли это быть правдой?

— Как же это может быть неправда, Присей? Разве он станет лгать? Ведь ты 
понимаешь, Присей, если это не правда, значит это ложь. Подумай как следует. 
Все, что не правда, то — ложь; с этим уж ничего не поделаешь.

Довод был здравый и неопровержимый; сомнения Присей сразу рассеялись.

Она подумала минутку, положилась на честность короля и бесхитростно сказала:

— Если ты вправду король, я тебе верю.

— Я вправду король.

Таким образом дело уладилось. Королевское звание его величества было признано 
без дальнейших споров, и девочки принялись расспрашивать его, как он попал сюда,
 и почему он так не по-королевски одет, и куда он идет. Король и сам был рад 
отвести душу — рассказать о своих злоключениях кому-нибудь, кто не станет 
смеяться над ним или сомневаться в правдивости его слов; он с жаром рассказал 
свою историю, на время позабыв даже о голоде, и добрые девочки выслушали его с 
глубоким сочувствием. Но когда он дошел до последних своих несчастий и они 
узнали, как давно он ничего не ел, они перебили его на полуслове и потащили 
домой, чтобы поскорее накормить.

Теперь король был счастлив и весел.

«Когда я вернусь во дворец, — говорил он себе, — я буду всегда заботиться о 
маленьких детях, в память того, как эти девочки не испугались меня и поверили 
мне, когда я был в несчастье, а те, кто старше их и считают себя умнее, только 
издевались надо мною, выставляя меня лжецом».

Мать девочек приняла короля участливо: ее доброе женское сердце было тронуто 
горькой долей бездомного мальчика, да еще вдобавок помешанного. Она была вдова 
и далеко не богата, сама натерпелась довольно горя и потому умела сочувствовать 
несчастным. Она вообразила, что помешанный мальчик убежал от своих родных или 
сторожей, и все допытывалась, откуда он пришел, чтобы вернуть его домой; она 
называла соседние города и деревни, но все ее расспросы были напрасны. По лицу 
мальчика и по его ответам она видела, что ему незнакомо то, о чем она говорит. 
Он просто и охотно говорил о придворной жизни, раза два всплакнул, вспомнив о 
покойном короле, «своем отце», но как только разговор переходил на более 
низменные темы, мальчик становился безучастным и умолкал.

Женщина была озадачена, но не сдалась. Хлопоча у очага, она пускалась на 
всевозможные хитрости, чтобы выведать, кто такой этот мальчик. Она заговорила с 
ним о коровах — он остался равнодушен; завела речь об овцах — то же самое; 
таким образом, ее догадки насчет того, что он был пастухом, оказались 
ошибочными; она заговорила о мельницах, о ткачах, лудильщиках, кузнецах, о 
всевозможных мастерствах и ремеслах; потом о сумасшедшем доме, о тюрьмах, о 
приютах — напрасно: она всюду потерпела поражение. Впрочем, нет; может быть, он 
чей-нибудь слуга? Да, теперь она была уверена, что напала на верный след: без 
сомнения, он служил в каком-нибудь доме. Она завела об этом разговор. Но и тут 
ничего не добилась: разговор о подметании комнат и топке очага, видно, тяготил 
мальчика; чистка посуды не вызывала в нем никакого восторга. Тогда добрая 
женщина, уже теряя надежду, на всякий случай заговорила о стряпне. К великому 
ее удивлению и радости, лицо короля вдруг просияло! Ага, наконец-то она поймала 
его; она была горда, что добилась этого так проницательно и политично. Ее 
уставший язык мог, наконец, отдохнуть, потому что король, вдохновленный 
пожирающим его голодом и соблазнительным запахом, исходившим от брызгающих 
пеною горшков и кастрюль, пустился в долгие красноречивые описания разных 
лакомых блюд. Через три минуты женщина уже говорила себе: «Ну конечно, я была 
права: он работал на кухне!»

А король называл все новые и новые блюда и обсуждал их с таким воодушевлением и