– Молчать! Я больше слышать ничего не хочу! – говорит герцог. – Теперь видите, 
чего вы этим добились? Они все свои деньги получили обратно да сверх того все 
наши забрали, кроме доллара или двух. Ступайте спать, и чтоб я больше про это 
не слыхал, а не то я вам такой дефицит покажу – будете помнить!

Король поплелся в шалаш и приложился к бутылочке утешения ради; а там и герцог 
тоже взялся за бутылку; и через какие-нибудь полчаса они опять были закадычными 
друзьями, и чем больше пили, тем любовней обращались друг с другом, а 
напоследок мирно захрапели, обнявшись. Оба они здорово нализались, но только я 
заметил, что король хоть и нализался, а все-таки ни разу не забылся и не сказал,
 что это не он украл деньги. А по мне, тем лучше: от этого у меня на душе 
только сделалось легче и веселей. Само собой, после того как они захрапели, мы 
с Джимом наговорились всласть, и я ему все рассказал.



Глава XXXI

Много дней подряд мы боялись останавливаться в городах, и все плыли да плыли 
вниз по реке. Теперь мы были на Юге, в теплом климате, и очень далеко от дома. 
Нам стали попадаться навстречу деревья, обросшие испанским мхом, словно длинной 
седой бородой. Я в первый раз видел, как он растет, и лес от дето казался 
мрачным и угрюмым. Наши жулики решили, что теперь им нечего бояться, и опять 
принялись околпачивать народ в городах.

Для начала они прочли лекцию насчет трезвости, но выручки такие гроши, что даже 
на выпивку не хватило. Тогда они решили открыть в другом городе школу танцев; а 
сами танцевали не лучше кенгуру, – и как только они выкинули первое коленце, 
вся публика набросилась на них и выпроводила вон на города. В другой раз они 
попробовали обучать народ ораторскому искусству; только недолго 
разглагольствовали: слушателя не выдержали, разругали их на все корки и велели 
убираться из города. Пробовали они и проповеди, и внушение мыслей, врачевание, 
и гадание – всего понемножку, только им что-то здорово не везло. Так что в 
конце концов они прожились дочиста и по целым дням валялись на плоту – все 
думали да думали и друг с другом почти не разговаривали, такие были хмурые и 
злые.

А потом они вдруг встрепенулись, стали совещаться о чемто в шалаше, потихоньку 
от нас, все шепотом и часа по два, по три сряду. Мы с Джимом забеспокоились. 
Нам это очень не понравилось. Думаем: наверно, затевают какую-нибудь новую 
чертовщину, еще почище прежних. Мы долго ломали себе голову и так и эдак и в 
конце концов решили, что они хотят обокрасть чей-нибудь дом или лавку, а то, 
может, собираются делать фальшивые деньги. Тут мы с Джимом здорово струхнули ж 
уговорились так: что мы к этим их делам никакого касательства иметь не будем, а 
если только встретится хоть какая-нибудь возможность, то мы от них удерем, 
бросим их, и пускай они одни остаются.

Вот как-то ранним утром мы спрятали плот в укромном месте, двумя милями ниже 
одного захолустного городишка по прозванию Пайксвилл, и король отправился на 
берег, а нам велел сидеть смирно и носа не показывать, пока он не побывает в 
городе и не справится, дошли сюда слухи насчет «Королевского Жирафа» или еще 
нет. («Небось дом ограбить собираешься! – думаю. – Потом вернешься сюда, а нас 
с Джимом поминай как звали, – с тем и оставайся».) А если он к полудню не 
вернется, то это значит, что все в порядке, и тогда нам с герцогом тоже надо 
отправляться в город.

И мы остались на плоту. Герцог все время злился и раздражался и вообще был 
сильно не в духе. Нам за все доставалось, никак мы не могли ему угодить, – он 
придирался к каждому пустяку. Видим, что-то они затеяли, это уж как пить дать. 
Настал и полдень, а короля все не было, и я, признаться, очень обрадовался, – 
думаю: наконец хоть какая-то перемена, а может случиться, что все по-настоящему 
переменится. Мы с герцогом отправились в городок и стали там разыскивать короля 
и довольно скоро нашли его в задней комнате распивочной, вдребезги пьяного; 
какие-то лодыри дразнили его забавы ради; он ругал их на чем свет стоит и 
грозился, а сам на ногах еле держится и ничего с ними поделать не может. Герцог 
выругал его за это старым дураком, король тоже в долгу не остался, и как только 
они сцепились по-настоящему, я и улепетнул – припустился бежать к реке, да так, 
что только пятки засверкали. Вот он, думаю, случай-то, теперь не скоро они нас 
с Джимом опять увидят! Добежал я к реке, весь запыхавшись, зато от радости ног 
под собой не чую и кричу:

– Джим, скорей отвязывай плот, теперь у нас с тобой все в порядке!

Но никто мне не откликнулся, и в шалаше никого не было. Джим пропал! Я крикнул, 
и в другой раз крикнул, и в третий; бегаю по лесу туда и сюда, зову, аукаю – 
никакого ответа, пропал старик Джим! Тогда я сел и заплакал – никак не мог 
удержаться от слез. Только и сидеть я долго не мог. Вышел на дорогу, иду и 
думаю: что же теперь делать? А навстречу мне какой-то мальчишка; я его и 
спросил, не видел ли он незнакомого негра, одетого так-то и так-то, а он и