пригрозил, что заставит отдать деньги по суду.

Вдова с судьей Тэтчером подали просьбу в суд, чтобы меня у отца отобрали и 
кого-нибудь из них назначили в опекуны; только судья был новый, он недавно 
приехал и еще не знал моего старика. Он сказал, что суду не следует без особой 
надобности вмешиваться в семейные дела и разлучать родителей с детьми, а еще 
ему не хотелось бы отнимать у отца единственного ребенка. Так что вдове с 
судьей Тэтчером пришлось отступиться.

Отец так обрадовался, что унять его не было никакой возможности. Он обещал 
отодрать меня ремнем до полусмерти, если я не достану ему денег. Я занял три 
доллара у судьи, а старик их отнял и напился пьян и в пьяном виде шатался по 
всему городу, орал, безобразничал, ругался и колотил в сковородку чуть ли не до 
полуночи; его поймали и посадили под замок, а наутро повели в суд и опять 
засадили на неделю. Но он сказал, что очень доволен: своему сыну он теперь 
хозяин и покажет ему, где раки зимуют.

После того как он вышел из тюрьмы, новый судья объявил, что намерен сделать из 
него человека. Он привел старика к себе в дом, одел его с головы до ног во все 
чистое и приличное, посадил за стол вместе со своей семьей и завтракать, и 
обедать, и ужинать, – можно сказать, принял его, как родного. А после ужина он 
завел разговор насчет трезвости и прочего, да так, что старика слеза прошибла и 
он сознался, что столько лет вел себя дурак дураком, а теперь хочет начать 
новую жизнь, чтобы никому не стыдно было вести с ним знакомство, и надеется, 
что судья ему в этом поможет, не отнесется к нему с презрением. Судья сказал, 
что просто готов обнять его за такие слова, и при этом прослезился; и жена его 
тоже заплакала; а отец сказал, что никто до сих пор не понимал, какой он 
человек; и судья ответил, что он этому верит. Старик сказал, что человек, 
которому в жизни не повезло, нуждается в сочувствии; и судья ответил, что это 
совершенно верно, и оба они опять прослезились. А перед тем как идти спать, 
старик встал и сказал, протянув руку:

– Посмотрите на эту руку, господа и дамы! Возьмите ее и пожмите. Эта рука 
прежде была рукой грязной свиньи, но теперь другое дело: теперь это рука 
честного человека, который начинает новую жизнь и лучше умрет, а уж за старое 
не возьмется. Попомните мои слова, не забывайте, что я их сказал! Теперь это 
чистая рука. Пожмите ее, не бойтесь!

И все они один за другим, по очереди, пожали ему руку и прослезились. А жена 
судьи так даже поцеловала ему руку. После этого отец дал зарок не пить и вместо 
подписи крест поставил. Судья сказал, что это историческая, святая минута… 
что-то вроде этого. Старика отвели в самую лучшую комнату, которую берегли для 
гостей. А ночью ему вдруг до смерти захотелось выпить; он вылез на крышу, 
спустился вниз по столбику на крыльцо, обменял новый сюртук на бутыль 
сорокаградусной, влез обратно и давай пировать; и на рассвете опять полез в 
окно, пьяный как стелька, скатился с крыши, сломал себе левую руку в двух 
местах и чуть было не замерз насмерть; кто-то его подобрал уже на рассвете. А 
когда пошли посмотреть, что делается в комнате гостей, так пришлось мерить 
глубину лотом, прежде чем пускаться вплавь.

Судья здорово разобиделся. Он сказал, что старика, пожалуй, можно исправить 
хорошей пулей из ружья, а другого способа он не видит.



Глава VI

Ну так вот, вскоре после того мой старик поправился и подал в суд жалобу на 
судью Тэтчера, чтоб он отдал мои деньги, а потом принялся и за меня, потому что 
я так и не бросил школу. Раза два он меня поймал и отлупил, только я все равно 
ходил в школу, а от него все время прятался или убегал куданибудь. Раньше мне 
не больно-то нравилось учиться, а теперь я решил, что непременно буду ходить в 
школу, отцу назло. Суд все откладывали; похоже было, что никогда и не начнут, 
так что я время от времени занимал у судьи Тэтчера доллара два-три для старика, 
чтобы избавиться от порки. Всякий раз, получив деньги, он напивался пьян; и 
всякий раз, напившись, шатался по городу и буянил; и всякий раз, как он 
набезобразничает, его сажали в тюрьму. Он был очень доволен: такая жизнь была 
ему как раз по душе.

Он что-то уж очень повадился околачиваться вокруг дома вдовы, и наконец та ему 
пригрозила, что, если он этой привычки не бросит, ему придется плохо. Ну и 
взбеленился же он! Обещал, что покажет, кто Геку Финну хозяин.

И вот как-то весной он выследил меня, поймал и увез в лодке мили за три вверх 
по реке, а там переправился на ту сторону в таком месте, где берег был лесистый 
и жилья совсем не было, кроме старой бревенчатой хибарки в самой чаще леса, так 
что и найти ее было невозможно, если не знать, где она стоит.

Он меня не отпускал ни на минуту, и удрать не было никакой возможности. Жили мы 
в этой старой хибарке, и он всегда запирал на ночь дверь, а ключ клал себе под