– Может, думаю, а может, и нет, – говорю я.

– Ты смотри, не очень-то груби! – говорит. – Понабрался дури, пока меня не 
было! Я с тобой живо разделаюсь, собью с тебя спесь! Тоже, образованный стал, – 
говорят, читать и писать умеешь. Думаешь, отец тебе и в подметки теперь не 
годится, раз он неграмотный? Это все я из тебя выколочу. Кто тебе велел 
набираться дурацкого благородства? Скажи, кто это тебе велел?

– Вдова велела.

– Вдова? Вот оно как! А кто это вдове позволил совать нос не в свое дело?

– Никто не позволял.

– Ладно, я ей покажу, как соваться, куда не просят! А ты, смотри, школу свою 
брось. Слышишь? Я им покажу! Выучили мальчишку задирать нос перед родным отцом, 
важность на себя напустил какую! Ну, если только я увижу, что ты околачиваешься 
возле этой самой школы, держись у меня! Твоя мать ни читать, ни писать не умела,
 так неграмотная и померла. И все твои родные так и померли неграмотные. Я ни 
читать, ни писать не умею, а он, смотри ты, каким франтом вырядился! Не 
таковский я человек, чтобы это стерпеть, слышишь? А ну-ка, почитай, я послушаю.

Я взял книжку и начал читать что-то такое про генерала Вашингтона и про войну. 
Не прошло и полминуты, как он хватил по книжке кулаком, и она полетела через 
всю комнату.

– Правильно. Читать ты умеешь. А я было тебе не поверил. Ты смотри у меня, 
брось задаваться, я этого не потерплю! Следить за тобой буду, франт этакий, и 
ежели только поймаю около этой самой школы, всю шкуру спущу! Всыплю тебе – 
опомниться не успеешь! Хорош сынок, нечего сказать!

Он взял в руки синюю с желтым картинку, где был нарисован мальчик с коровами, и 
спросил:

– Это еще что такое?

– Это мне дали за то, что я хорошо учусь.

Он разодрал картинку и сказал:

– Я тебе тоже дам кое-что: ремня хорошего!

Он долго бормотал и ворчал что-то себе под нос, потом сказал:

– Подумаешь, какой неженка! И кровать у него, и простыни, и зеркало, и ковер на 
полу, – а родной отец должен валяться на кожевенном заводе вместе со свиньями! 
Хорош сынок, нечего сказать! Ну да я с тобой живо разделаюсь, всю дурь повыбью! 
Ишь напустил на себя важность – разбогател, говорят! А? Это каким же образом?

– Все врут – вот каким.

– Слушай, ты как это со мной разговариваешь? Я терпел, терпел, а больше терпеть 
не намерен, так что ты мне не груби. Два дня я пробыл в городе и только слышу 
что про твое богатство. И ниже по реке я тоже про это слыхал. Потому и приехал. 
Ты мне эти деньги достань к завтрему – они мне нужны.

– Нет у меня никаких денег.

– Врешь! Они у судьи Тэтчера. Ты их возьми. Они мне нужны.

– Говорят вам, нет у меня никаких денег! Спросите сами у судьи Тэтчера, он вам 
то же скажет.

– Ладно, я его спрошу; уж я его заставлю сказать! Он у меня раскошелится, а не 
то ему покажу! Ну-ка, сколько у тебя в кармане? Мне нужны деньги.

– Всего один доллар, и тот мне самому нужен…

– Мне какое дело, что он тебе нужен! Давай, и все тут.

Он взял монету и куснул ее – не фальшивая ли, потом сказал, что ему надо в 
город, купить себе виски, а то у него целый день ни капли во рту не было. Он 
уже вылез на крышу сарая, но тут опять просунул голову в окно и принялся ругать 
меня за то, что я набрался всякой дури и знать не хочу родного отца. После 
этого я уж думал было, что он совсем ушел, а он опять просунул голову в окно и 
велел мне бросить школу, не то он меня подстережет и вздует как следует.

На другой день отец напился пьян, пошел к судье Тэтчеру, отругал его и 
потребовал, чтобы тот отдал мои деньги, но ничего из этого не вышло; тогда он