поверили королю. Один меня спросил, видел ли я, как негры украли золото. Я 
говорю:

– Нет, не видел, зато видел, как они потихоньку выбрались из комнаты и ушли 
поскорей; только я ничего такого не думал, а подумал, что они побоялись 
разбудить моего хозяина и хотели убежать, пока им от него не влетело.

Больше у меня ничего не спрашивали. Тут доктор повернулся ко мне и говорит:

– А ты тоже англичанин?

Я сказал, что да; а он и еще другие засмеялись и говорят:

– Враки!

Ну, а потом они взялись за это самое расследование, и тут такая началась 
канитель! Часы шли за часами, а насчет ужина никто ни слова не говорил – и 
думать про него забыли. А они все расследовали да расследовали, и вышла в конце 
концов такая путаница, что хуже быть не может. Они заставили короля рассказать 
все по-своему; а потом приезжий старичок рассказал все по-своему; и тут уж 
всякий, кроме разве самого предубежденного болвана, увидел бы, что приезжий 
старичок говорит правду, а наш – врет. А потом они велели мне рассказать, что я 
знаю. Король со злостью покосился на меня, и я сразу сообразил, чего мне надо 
держаться. Я начал было рассказывать про Шеффилд, и про то, как мы там жили, и 
про английских Уилксов, и так далее; и еще не очень много успел рассказать, как 
доктор захохотал, а Леви Белл, адвокат, остановил меня:

– Садись, мальчик; на твоем месте я бы не стал так стараться. Ты, должно быть, 
не привык врать – что-то у тебя неважно получается, практики, что ли, не 
хватает. Уж очень ты нескладно врешь.

За такими комплиментами я не гнался, зато был рад-радехонек, что меня наконец 
оставили в покое. Доктор собрался чтото сказать, повернулся и начал:

– Если бы вы, Леви Белл, были в городе с самого начала…

Но тут король прервал его, протянул руку и сказал:

– Так это и есть старый друг моего бедного брата, о котором он так часто писал?

Они с адвокатом пожали друг другу руку, и адвокат улыбнулся, как будто был 
очень рад; они поговорили немного, потом отошли в сторону и стали говорить 
шепотом; а в конце концов адвокат сказал громко:

– Так и сделаем. Я возьму ваш чек и пошлю его вместе с чеком вашего брата, и 
тогда они будут знать, что все в порядке.

Им принесли бумагу и перо; король уселся за стол, склонил голову набок, пожевал 
губами и нацарапал что-то; потом перо дали герцогу, и в первый раз за все время 
он, как видно, растерялся. Но он все-таки взял перо и стал писать. После этого 
адвокат повернулся к новому старичку и говорит:

– Прошу вас и вашего брата написать одну-две строчки и подписать свою фамилию.

Старичок что-то такое написал, только никто не мог разобрать его почерк. 
Адвокат, видно, очень удивился и говорит:

– Ничего не понимаю!

Достал из кармана пачку старых писем, разглядывает сначала письма, потом 
записку этого старичка, а потом опять письма и говорит:

– Вот письма от Гарви Уилкса, а вот обе записки, и всякому видно, что письма 
написаны другим почерком (король с герцогом поняли, что адвокат их подвел, и 
вид у них был растерянный и дурацкий), а вот почерк этого джентльмена, и всякий 
без труда разберет, что и он тоже не писал этих писем, – в сущности, такие 
каракули даже и почерком назвать нельзя. А вот это письмо от…

Тут новый старичок сказал:

– Позвольте мне объяснить, пожалуйста. Мой почерк никто не может разобрать, 
кроме моего брата, и он всегда переписывает мои письма. Вы видели его почерк, а 
не мой.

– Н-да! – говорит адвокат. – Вот так задача! У меня есть письма и от Уильяма; 
будьте любезны, попросите его черкнуть строчку-другую, мы тогда могли бы 
сравнить почерк.

– Левой рукой он писать не может, – говорит старичок. – Если бы он владел 
правой рукой, вы бы увидели, что он писал и свои и мои письма. Взгляните,