только добавил:

– Все-таки глупо оставаться в городе, когда этот самый доктор торчит тут, как 
бельмо на глазу!

А король сказал:

– Плевать нам на доктора! Какое нам до него дело? Ведь все дураки в городе за 
нас стоят! А дураков во всяком городе куда больше, чем умных.

И они собрались опять идти вниз. Герцог сказал:

– Не знаю, хорошо ли мы спрятали деньги! Место ненадежное.

Тут я обрадовался. Я уж начал думать, что так ничего и не узнаю, даже и намека 
не услышу.

Король спросил:

– Это почему же?

– Потому что Мэри Джейн будет теперь носить траур; того и гляди, она велит 
негритянке, которая убирает комнаты, уложить все эти тряпки в сундук и спрятать 
куда-нибудь подальше. А что же вы думаете, неужели негритянка увидит деньги и 
не позарится на них?

– Да, голова у вас работает здорово, – говорит король и начинает шарить под 
занавеской, в двух шагах от того места, где я стою.

Я прижался к стене вплотную и замер, а сам весь дрожу: думаю, что-то они скажут,
 если поймают меня! Надо придумать, что же мне все-таки делать, когда меня 
поймают. Но не успел я додумать эту мысль и до половины, как король нашел мешок 
с деньгами; ему даже и в голову не пришло, что я тут стою. Потом они взяли да и 
засунули мешок с золотом в дыру в соломенном тюфяке, который лежал под периной; 
запихнули его поглубже в солому, и решили, что теперь все в порядке, потому что 
негритянка взбивает одну только перину, а тюфяк переворачивает раза два в год, 
не чаще, так что теперь деньги в сохранности, никто их не украдет.

Ну, а я рассудил по-другому. Не успели король с герцогом спуститься с лестницы, 
как я вытащил мешок, ощупью добрался до своей каморки и спрятал его там, пока 
не подвернется случай перепрятать в другое место. Я решил, что лучше всего 
спрятать мешок где-нибудь во дворе, потому что король с герцогом, как только 
хватятся денег, прежде всего обыщут весь дом. Это я отлично знал. Потом я лег 
не раздеваясь, только заснуть все равно не мог – до того мне не терпелось 
покончить с этим делом. Скоро, слышу, король с герцогом опять поднимаются по 
лестнице; я кубарем скатился с постели и залег на верху чердачной лестницы – 
дожидаться, что будет дальше. Только ничего не было.

Я подождал и, когда все ночные звуки затихли, а утренние еще не начинались, 
потихоньку спустился в нижний этаж.



Глава XXVII

Я подкрался к дверям и прислушался: оба храпели. Тогда я на цыпочках двинулся 
дальше и благополучно спустился вниз. Нигде не слышно было ни звука. Я заглянул 
через дверную щелку в столовую и увидел, что все бодрствовавшие при гробе 
крепко заснули, сидя на своих стульях. Дверь в гостиную, где лежал покойник, 
была открыта, и в обеих комнатах горело по свечке. Я прошел мимо открытой 
двери; вижу – в гостиной никого нет, кроме останков Питера, и я двинулся дальше,
 но парадная дверь оказалась заперта, а ключ из нее вынут. И тут как раз слышу 
– кто-то спускается по лестнице за моей спиной. Я скорей в гостиную, оглянулся 
по сторонам – вижу, мешок спрятать некуда, кроме гроба. Крышка немного 
сдвинулась, так что видно было лицо покойника, закрытое мокрой тряпкой, и саван.
 Я сунул мешок с деньгами в гроб под крышку, чуть пониже скрещенных рук, и 
такие они были холодные, что даже мурашки забегали у меня по спине, а потом 
выскочил из комнаты и спрятался за дверью.

Это была Мэри Джейн. Она тихо подошла к гробу, опустилась на колени и стала 
глядеть на покойника, потом поднесла платок к глазам, и я понял, что она плачет,
 хотя ничего не было слышно, а стояла она ко мне спиной. Я выбрался из-за двери,
 а когда проходил мимо столовой, дай, думаю, погляжу, не видел ли меня 
кто-нибудь из бодрствующих; заглянул в щелку, но все было спокойно. Они даже и 
не пошевельнулись.

Я шмыгнул наверх и улегся в кровать, чувствуя себя довольно неважно из-за того, 
что после всех моих трудов и такого риска вышло совсем не так, как я думал. Ну, 
говорю себе, если деньги останутся там, где они есть, это еще туда-сюда; как 
только мы отъедем миль на сто, на двести вниз по реке, я напишу Мэри Джейн, она