быть спокойны.

– Да, сэр, это самое лучшее. Мать тоже всегда так говорила.

Когда мы причалили к пароходу, погрузка уже кончилась, и скоро он ушел. Король 
ничего не говорил насчет того, чтобы подняться на борт; так мне и не удалось 
прокатиться на пароходе. Когда пароход ушел, король заставил меня грести еще с 
милю, а там вылез на берег в пустынном месте и говорит:

– Поезжай живей обратно да доставь сюда герцога и новые чемоданы. А если он 
поехал на ту сторону, верни его и привези сюда. Да скажи ему, чтобы оделся как 
можно лучше. Ну, теперь ступай!

Я уже понял, что он затевает, только, само собой, ничего не сказал. Когда я 
вернулся вместе с герцогом, мы спрятали лодку, а потом они уселись на бревно, и 
король ему все рассказал – все, что говорил молодой человек, от слова до слова. 
И все время, пока рассказывал, он старался выговаривать, как настоящий 
англичанин; получалось очень даже неплохо для такого неуча. У меня так не 
выйдет, я даже и пробовать не хочу, а у него и вправду получалось очень хорошо. 
Потом он спросил:

– А как вы насчет глухонемых, ваша светлость?

Герцог сказал, что в этом можно на него положиться: он играл глухонемых на 
театральных подмостках. И мы стали ждать парохода.

Около середины дня прошли два маленьких парохода, но они были не с верховьев 
реки, а потом подошел большой, и король с герцогом его остановили. За нами 
выслали ялик, и мы поднялись на борт; оказалось, что пароход шел из Цинциннати, 
в когда капитан узнал, что нам нужно проехать всего четырепять миль, то просто 
взбесился и принялся ругать нас на чем свет стоит, грозился даже, что высадит. 
Но король не растерялся, он сказал:

– Если джентльмены могут заплатить по доллару за милю, с тем чтоб их взяли на 
пароход и потом доставили на берег в ялике, то почему же пароходу не довезти их,
 верно?

Тогда капитан успокоился и сказал, что ладно, довезет; а когда мы поравнялись с 
городом, то спустили ялик и переправили нас туда. Человек двадцать сбежалось на 
берег, завидев ялик. И когда король спросил: «Не может ли кто-нибудь из вас, 
джентльмены, показать мне, где живет мистер Питер Уилкс?» – они стали 
переглядываться и кивать друг другу головой, словно спрашивая: «А что я вам 
говорил?» Потом один из них сказал очень мягко и деликатно:

– Мне очень жаль, сэр, но мы можем только показать вам, где он жил вчера 
вечером.

Никто и мигнуть не успел, как негодный старикашка совсем раскис, прислонился к 
этому человеку, уперся ему подбородком в плечо и давай поливать ему спину 
слезами, а сам говорит:

– Увы, увы! Бедный брат! Он скончался, а мы так и не повидались с ним! О, как 
это тяжело, как тяжело!

Потом оборачивается, всхлипывая, и делает какие-то идиотские знаки герцогу, 
показывая ему что-то на пальцах, и тот тоже роняет чемодан и давай плакать, 
ей-богу! Я таких пройдох еще не видывал, и если они не самые отъявленные жулики,
 тогда я уж не знаю, кто жулик.

Все собрались вокруг, стали им сочувствовать, утешали их разными ласковыми 
словами, потащили в гору их чемоданы, позволяли им цепляться за себя и обливать 
слезами, а королю рассказывали про последние минуты его брата, и тот все 
пересказывал на пальцах герцогу, и оба они так горевали о покойном кожевнике, 
будто потеряли двенадцать апостолов. Да будь я негром, если когда-нибудь видел 
хоть что-нибудь похожее! Просто делалось стыдно за род человеческий.



Глава XXV

В две минуты новость облетела весь город, и со всех сторон опрометью стали 
сбегаться люди, а иные даже надевали на бегу сюртуки. Скоро мы оказались в 
самой гуще толпы, а шум и топот были такие, словно войско идет. Из окон и 
дверей торчали головы, и каждую минуту кто-нибудь спрашивал, высунувшись из-за 
забора:

– Это они?

А кто-нибудь из толпы отвечал: