его преподобие Александер Блоджет, – ведь я смиренный служитель божий. Но как 
бы то ни было, мне все-таки прискорбно слышать, что мистер Уилкс опоздал, если 
из-за этого он лишился чего-нибудь существенного. Надеюсь, этого не случилось?

– Да нет, капитала он из-за этого не лишился. Наследство он все равно получит, 
а вот своего брата Питера он в живых не застанет. Ему это, может, и ничего, кто 
ж его знает, а вот брат все на свете отдал бы, лишь бы повидаться с ним перед 
смертью: бедняга ни о чем другом говорить не мог последние три недели; они с 
детства не видались, а брата Уильяма он и вовсе никогда не видел – это 
глухонемого-то, – Уильяму всего лет тридцать – тридцать пять. Только Питер и 
Джордж сюда приехали; Джордж был женат, он умер в прошлом году, и жена его тоже.
 Теперь остались в живых только Гарви с Уильямом, да и то, как я уже говорил, 
они опоздали приехать.

– А кто-нибудь написал им?

– Ну как же, месяц или два назад, когда Питер только что заболел; он так и 
говорил, что на этот раз ему не поправиться. Видите ли, он уже совсем 
состарился, а дочки Джорджа еще молоденькие и ему не компания, кроме разве Мэри 
Джейн, – это та, рыженькая; ну и выходит, что, как умерли Джордж и его жена, 
старику не с кем было слова сказать, да, пожалуй, и жить больше не хотелось. Уж 
очень он рвался повидать Гарви, и Уильяма тоже, само собой: не охотник он был 
до завещаний – бывают такие люди. Он оставил Гарви письмо, там сказано, где он 
спрятал свои деньги и как разделить остальное имущество, чтобы девочки Джорджа 
не нуждались ни в чем, – сам-то Джордж ничего не оставил. А кроме этого письма, 
он так-таки ничего и не написал, не могли его заставить.

– Почему же Гарви не приехал вовремя, как вы думаете? Где он живет?

– О, живет-то он в Англии, в Шеффилде, он там проповедник, и в Америке никогда 
не бывал… Может, не успел собраться, а может, и письма не получил совсем, почем 
знать!

– Жаль, жаль, что он так и не повидался с братьями перед смертью, бедняга! Так, 
значит, вы едете в Орлеан?

– Да, но только это еще не все. В среду я уезжаю на пароходе в Рио-де-Жанейро, 
там у меня дядя живет.

– Долгое, очень долгое путешествие! Зато какое приятное! Я бы и сам с 
удовольствием поехал. Так Мэри Джейн старшая? А другим сколько лет?

– Мэри Джейн девятнадцать лет. Сюзанне – пятнадцать, а Джоанне еще нет 
четырнадцати – это та, что с заячьей губой и хочет заниматься добрыми делами.

– Бедняжки! Каково им остаться одним на свете!

– Да нет, могло быть и хуже! У старика Питера есть друзья, они не дадут девочек 
в обиду. Там и Гобсон – баптистский проповедник, и дьякон Лот Хови, и Бен Рэкер,
 и Эбнер Шеклфорд, и адвокат Леви Белл, и доктор Робинсон, и их жены, и вдова 
Бартли… и… да много еще, только с этими Питер был всего ближе и писал о них на 
родину, так что Гарви знает, где ему искать друзей, когда сюда приедет.

А старик все расспрашивал да расспрашивал, пока не вытянул из паренька все 
дочиста. Провалиться мне, если он не разузнал всю подноготную про этот самый 
город и про Уилксов тоже: и чем занимался Питер – он был кожевник, и Джордж – а 
он был плотник, и Гарви – а он проповедник в какой-то секте, и много еще чего. 
Потом и говорит:

– А почему это вы шли пешком до самого парохода?

– Потому что это большой орлеанский пароход и я боялся, что он здесь не 
остановится. Если пароход сидит глубоко, он не останавливается по требованию. 
Пароходы из Цинциннати останавливаются, а этот идет из Сент-Луиса.

– А что, Питер Уилкс был богатый?

– Да, очень богатый: у него были и дома, и земля; говорят, после него остались 
еще тысячи три-четыре деньгами, спрятанные где-то.

– Когда, вы сказали, он умер?

– Я ничего не говорил, а умер он вчера ночью.

– Похороны, верно, завтра?

– Да, после полудня.

– Гм! Все это очень печально; но что же делать, всем нам придется когда-нибудь 
умереть. Так что нам остается только готовиться к этому часу: тогда мы можем