– А ну тебя, Гек Финн, что толку с тобой разговаривать! Ты уж, кажется, совсем 
ничего не понимаешь – будто круглый дурак.

Дня два или три я все думал об этом, а потом решил сам посмотреть, есть тут 
хоть сколько-нибудь правды или нет. Взял старую жестяную лампу и железное 
кольцо, пошел в лес и тер и тер, пока не вспотел, как индеец. Думаю себе: 
выстрою дворец и продам; только ничего не вышло – никакие духи не явились. Так 
что, по-моему, всю эту чепуху Том Сойер выдумал, как всегда выдумывает. Он-то, 
кажется, поверил и в арабов и в слонов, ну а я – дело другое: по всему было 
видать, что это воскресная школа.



Глава IV

Ну так вот, прошло месяца три или четыре, и зима уж давно наступила. Я почти 
что каждый день ходил в школу, научился складывать слова, читать и писать 
немножко и выучил таблицу умножения наизусть до шестью семь – тридцать пять, а 
дальше, я так думаю, мне нипочем не одолеть, хоть до ста лет учись. Да и вообще 
я математику не очень люблю.

Сперва я эту самую школу терпеть не мог, а потом ничего, стал привыкать 
понемножку. Когда мне, бывало, уж очень надоест, я удеру с уроков, а на 
следующий день учитель меня выпорет; это шло мне на пользу и здорово 
подбадривало. Чем дольше я ходил в школу, тем мне становилось легче. И ко всем 
порядкам у вдовы я тоже мало-помалу привык – как-то притерделся. Всего тяжелей 
было приучаться жить в доме и спать на кровати; только до наступления холодов я 
все-таки иной раз удирал на волю и спал в лесу, и это было вроде отдыха. Старое 
житье мне было больше по вкусу, но и к новому я тоже стал привыкать, оно мне 
начало даже нравиться. Вдова говорила, что я исправляюсь понемножку и веду себя 
не так уж плохо. Говорила, что ей за меня краснеть не приходится.

Как-то утром меня угораздило опрокинуть за завтраком солонку. Я поскорей 
схватил щепотку соли, чтобы перекинуть ее через левое плечо и отвести беду, но 
тут мисс Уотсон подоспела некстати и остановила меня. Говорит: «Убери руки, 
Гекльберри! Вечно ты насоришь кругом!» Вдова за меня заступилась, только поздно,
 беду все равно уже нельзя было отвести, это я отлично знал. Я вышел из дому, 
чувствуя себя очень неважно, и все ломал голову, где эта беда надо мной 
стрясется и какая она будет. В некоторых случаях можно отвести беду, только это 
был не такой случай, так что я и не пробовал ничего делать, а просто шатался по 
городу в самом унылом настроении и ждал беды.

Я вышел в сад и перебрался по ступенькам через высокий деревянный забор. На 
земле было с дюйм только что выпавшего снега, и я увидел на снегу следы: кто-то 
шел от каменоломни, потоптался немного около забора, потом пошел дальше. 
Странно было, что он не завернул в сад, простояв столько времени у забора. Я не 
мог понять, в чем дело. Что-то уж очень чудно… Я хотел было пойти по следам, но 
сперва нагнулся, чтобы разглядеть их. Сначала я ничего особенного не замечал, а 
потом заметил: на левом каблуке был набит крест из больших гвоздей, чтобы 
отводить нечистую силу. В одну минуту я кубарем скатился с горы. Время от 
времени я оглядывался, но никого не было видно. Я побежал к судье Тэтчеру. Он 
сказал:

– Ну, милый, ты совсем запыхался. Ведь ты пришел за процентами?

– Нет, сэр, – говорю я. – А разве для меня что-нибудь есть?

– Да, вчера вечером я получил за полгода больше ста пятидесяти долларов. Целый 
капитал для тебя. Я лучше положу их вместе с остальными шестью тысячами, а не 
то ты истратишь их, если возьмешь.

– Нет, сэр, – говорю, – я не хочу их тратить. Мне их совсем не надо – ни шести 
тысяч, ничего. Я хочу, чтобы вы их взяли себе – и шесть тысяч, и все остальное.

Он, как видно, удивился и не мог понять, в чем дело, потому что спросил:

– Как? Что ты этим хочешь сказать?

– Я говорю: не спрашивайте меня ни о чем, пожалуйста. Возьмите лучше мои 
деньги… Ведь возьмете?

Он говорит:

– Право, не знаю, что тебе сказать… А что случилось?

– Пожалуйста, возьмите их, – говорю я, – и не спрашивайте меня – тогда мне не 
придется врать.

Судья задумался, а потом говорит: