прикрыл им лица и ушел поскорее. Я даже заплакал, когда прикрывал лицо Бака: 
ведь он со мной дружил и был ко мне очень добр.

Теперь совсем стемнело. К дому я и близко не подходил, а обошел его лесом и 
побежал на болото. Джима на островке не было, так что я побрел через болото к 
речке и пролез через ивняки; мне не терпелось поскорей залезть на плот и 
выбраться из этого страшного места. Плота не было! Ой, до чего же я испугался! 
С минуту я даже дышать не мог. Потом как закричу! Голос шагах в двадцати от 
меня отозвался:

– Господи, это ты, сынок? Только не шуми.

Это был голос Джима – я в жизни не слыхал ничего приятней. Я побежал по берегу 
и перескочил на плот, а Джим схватил меня и давай обнимать – до того он мне 
обрадовался. Он сказал:

– Слава богу, сынок, а я уж было думал, что ты тоже помер. Джек сюда приходил, 
сказал, что, должно быть, тебя убили, потому что домой ты не вернулся; я сию 
минуту собирался спуститься на плоту к устью речки, чтобы быть наготове и 
отчалить, как только Джек придет опять и скажет, что ты и вправду умер. Господи,
 до чего я рад, что ты вернулся, сынок!

Я сказал:

– Ну ладно, это очень хорошо. Они меня не найдут и подумают, что меня убили и 
мой труп уплыл вниз по реке, – там, на берегу, кое-что наведет их на такую 
мысль. Так смотри же, не теряй времени, Джим, поскорее выводи плот на большую 
воду!

Я не мог успокоиться до тех пор, пока плот не очутился на середине Миссисипи, 
двумя милями ниже пристани. Тут мы вывесили наш сигнальный фонарь и решили, что 
теперь мы опять свободны и в безопасности. Со вчерашнего дня у меня ни крошки 
во рту не было; Джим достал кукурузные лепешки, пахтанье, свинину с капустой и 
зелень – ничего нет вкусней, если все это приготовить как следует, – и покуда я 
ужинал, мы разговаривали, и нам было очень хорошо. Я был рад-радехонек убраться 
подальше от кровной вражды, а Джим – с болота. Мы так и говорили, что нет лучше 
дома, чем плот. Везде кажется душно и тесно, а на плоту – нет. На плоту 
чувствуешь себя и свободно, и легко, и удобно.



Глава XIX

Прошло два или три дня и две или три ночи; можно, пожалуй, сказать, что они 
проплыли, – так спокойно, гладко и приятно они шли. Вот как мы проводили время. 
Река здесь была необъятной ширины, такая громадина – местами шириной мили в 
полторы. Мы плыли по ночам, а днем отдыхали и прятались. Бывало, как только 
ночь подходит к концу, мы останавливаемся и привязываем плот – почти всегда там,
 где нет течения, под отмелью, потом нарежем ивовых и тополевых веток и спрячем 
плот под ними. После того закинем удочки и лезем в реку, чтобы освежиться 
немножко, а потом сядем на песчаное дно, где вода по колено, и смотрим, как 
светает. Нигде ни звука, полная тишина, весь мир точно уснул, редко-редко 
заквакает где-нибудь лягушка. Первое, что видишь, если смотреть вдаль над рекой,
 – это темная полоса: лес на другой стороне реки, а больше сначала ничего не 
разберешь; потом светлеет край неба, а там светлая полоска расплывается все 
шире и шире, и река, если смотреть вдаль, уже не черная, а серая; видишь, как 
далеко-далеко плывут по ней небольшие черные пятна – это шаланды и всякие 
другие суда, и длинные черные полосы – это плоты; иногда слышится скрип весел в 
уключинах или неясный говор, – когда так тихо, звук доносится издалека; 
мало-помалу становится видна и рябь на воде, и по этой ряби узнаешь, что тут 
быстрое течение разбивается о корягу, оттого в этом месте и рябит; потом видишь,
 как клубится туман над водой, краснеет небо на востоке, краснеет река, и можно 
уже разглядеть далеко-далеко, на том берегу, бревенчатый домик на опушке леса,
 – должно быть, сторожка при лесном складе, а сколочен домик кое-как, щели 
такие, что кошка пролезет; потом поднимается мягкий ветерок и веет тебе в лицо 
прохладой и свежестью и запахом леса и цветов, а иногда и кое-чем похуже, 
потому что на берегу валяется дохлая рыба и от нее здорово несет тухлятиной; а 
вот и светлый день, и все вокруг словно смеется на солнце; и певчие птицы 
заливаются вовсю!

Теперь уже легкий дымок от костра совсем незаметен, и мы снимаем с удочки рыбу 
и готовим себе горячий завтрак. А после того отдыхаем и любуемся на речной 
простор; отдыхаем, отдыхаем, а там, глядишь, и заснем. Проснемся после и 
смотрим – что же нас разбудило? И иной раз видишь – поднимается против течения 
и пыхтит пароход, далеко у противоположного берега – только и можно разобрать, 
кормовое у него колени или боковое; и после того целый час ничего не слышно и 
не видно: настоящая водная пустыня. Потом видишь, как далеко – видно по реке 
тянется плот и какой-нибудь разиня колет на плоту дрова, – они всегда норовят 
колоть дрова на плоту, – видишь, как сверкает опускающийся топор, но ничего не 
слышишь; видишь, как опять поднимается топор, и только когда он занесен над