Прошло около минуты, и кто-то крикнул из окна, не высовывая головы:

– Тише, вы!.. Кто там?

Я сказал:

– Это я.

– Кто это «я»?

– Джордж Джексон, сэр.

– Что вам нужно?

– Мне ничего не нужно, сэр, я только хочу пройти мимо, а собаки меня не пускают.


– Так чего ради ты шатаешься тут по ночам, а?

– Я не шатался, сэр, а я упал за борт с парохода.

– Ах, вот как, упал? Ну-ка, высеките огонь кто-нибудь. Как, ты сказал, тебя 
зовут? Повтори.

– Джордж Джексон, сэр. Я еще мальчик.

– Послушай, если ты говоришь правду, то тебе нечего бояться: никто тебя не 
тронет. Только не шевелись, стой смирно, где стоишь… Разбудите Боба и Тома 
кто-нибудь и принесите ружья… Джордж Джексон, есть еще кто-нибудь с тобой?

– Никого нет, сэр.

Я услышал, как в доме забегали люди, и увидел свет. Тот же человек крикнул:

– Убери свечу, Бетси, старая ты дура, в уме ли ты? Поставь ее на пол за дверью… 
Боб, если вы с Томом готовы, займите свои места.

– Мы готовы.

– Ну, Джордж Джексон, знаешь ты Шепердсонов?

– Нет, сэр, никогда про них не слыхал.

– Что ж, может, это и правда, а может, и нет. Ну, все готово. Входи, Джордж 
Джексон. Да смотри не торопись – иди медленно. Если с тобой кто-нибудь есть, 
пусть останется позади; если он покажется, его застрелят. Подходи теперь. 
Подходи медленно, отвори дверь сам – ровно настолько, чтобы пролезть, слышишь?

Я не спешил, да и не мог бы спешить при всем желании. Я осторожно подходил к 
двери, в полной тишине; только слышно было, как бьется мое сердце, – так мне 
казалось. Собаки молчали, так же как и люди, но шли за мной по пятам. Дойдя до 
крыльца с тремя вытесанными из бревен ступеньками, я услышал, как в доме 
отпирают дверь и отодвигают засов. Я взялся за ручку и тихонько нажал на дверь 
– еще и еще, пока кто-то не сказал:

– Так, теперь довольно, просунь голову в дверь.

Просунуть я просунул, а сам думаю: сейчас ее отрубят.

Свеча стояла на полу, и все они собрались вокруг и с четверть минуты глядели на 
меня, а я на них. Трое взрослых мужчин целились в меня из ружей, так что я даже 
зажмурился, сказать по правде; самый старый, лет шестидесяти, уже седой, двое 
других лет по тридцати или больше, – все трое представительные, красивые, а еще 
очень милая седовласая старушка, и позади нее две молодые женщины, которых я 
плохо разглядел.

Старик сказал:

– Ну, так… я думаю, все в порядке. Входи.

Как только я вошел, старый джентльмен сам запер дверь, задвинул засов и велел 
молодым людям с ружьями идти в комнаты; все пошли в большую гостиную с новым 
лоскутным ковром на полу, собрались в угол, чтобы их не видно было из окон 
фасада, – в боковой стене окон не было. Свечу подняли повыше, все стали меня 
разглядывать и говорили: «Нет, он не из Шепердсонов, в нем нет ничего 
шепердсоновского».

Потом старик сказал, что я, верно, ничего не буду иметь против обыска, – он не 
хочет меня обидеть, только проверит, нет ли при мне оружия. Он не стал лазить