Джим ответил:

– Не будем говорить про это, Гек. Бедным неграм всегда не везет. Я так и думал, 
что змеиная кожа еще даст себя знать

– Лучше бы я ее в глаза не видал, Джим, лучше бы она мне и но попадалась!

– Ты но виноват, Гек: ты не знал. Не ругай себя за это Когда совсем рассвело, 
так оно и оказалось: поближе к берегу текла светлая вода реки Огайо, а дальше к 
середине начиналась мутная вода – сама Старая Миссисипи! Так что с Каиром все 
было кончено.

Мы потолковали, как нам быть. На берег нечего было и соваться; вести плот 
против течения мы тоже не могли. Только и оставалось, дождаться темноты, 
отправляться обратно в челноке: будь что будет. Мы проспали весь день в кустах, 
чтобы набраться сил, а когда после сумерек вышли к плоту, оказалось, что челнок 
исчез!

Мы долго молчали. Да и говорить-то было нечего. Оба мы отлично знали, что это 
змеиная кожа действует, да и какой толк может быть от разговоров? Опять, 
пожалуй, накличешь беду, как будто нам этого мало, а там оно и пойдет одно за 
другим, пока не научимся держать язык за зубами. Потом мы обсудили, что нам 
делать, и решили, что ничего другого не остается, как плыть вниз по течению на 
плоту, пока не подвернется случай купить челнок и ехать на нем обратно. Отец 
взял бы челнок взаймы, если б поблизости ничего не случилось, по мы этого 
делать по собираюсь, чтобы за нами не было погони.

Когда стемнело, мы пустились в путь на плоту. Всякий, кто еще не верит, как 
опасно брать в руки змеиную кожу, даже после всего, что с нами случилось, 
обязательно поверит, когда почитает дальше, что она с нами натворила.

Челноки обыкновенно покупают с плотов, стоящих на причале у берега. Но пока что 
мы таких плотов не видели и ехали себе да ехали, – должно быть, больше трех 
часов подряд. И ночь сделалась какая-то серая, очень густая, а это тоже гадость,
 не лучше тумана: не разберешь, какие берега у реки, и вдаль тоже ничего не 
видно. Было уж очень поздно и совсем тихо; вдруг слышим – вверх по реке идет 
пароход. Мы зажгли фонарь, думали, что с парохода нас заметят. Обыкновенно 
низовые пароходы проходили далеко от нас; они огибают отмели и, чтобы не 
бороться с течением, ищут тихой воды под высоким берегом, но в такие ночи они 
идут прямо по фарватеру против течения.

Мы слышали, как пыхтит пароход, но не видели его, пока он не подошел совсем 
близко. Он шел прямо на нас. Пароходы часто так делают, чтобы посмотреть, 
насколько близко можно пройти от плота, не задев его; иногда колесо откусывает 
конец весла, а потом лоцман высовывается и хохочет, хвастается: вот он какой 
ловкач! Мы так и думали, что пароход постарается пройти поближе, не задев плота,
 по он шел прямехонько на нас. Он был большой и несся быстро, словно черная 
туча, усеянная рядами светлячков по бокам; и вдруг он навалился на нас, большой 
и страшный, и длинный ряд открытых топок засверкал, как раскаленные докрасна 
зубы, а огромный нос и кожухи нависли прямо над пами. Оттуда заорали на нас, 
зазвонили в колокол, чтобы остановить машину, поднялась ругань, зашипел пар – и 
не успел Джим прыгнуть в воду с одной стороны, а я с другой, как пароход с 
треском прошел прямо по плоту.

Я нырнул – и нырнул как можно глубже, так, чтобы достать до дна, потому что 
надо мной должно было пройти тридцатифутовое колесо, и я старался оставить ему 
побольше места. Обыкновенно я мог просидеть под водой минуту, а тут, должно 
быть, пробыл минуты полторы. Потом скорей вынырнул наверх, и то чуть не задохся.
 Я выскочил из воды до подмышек, отфыркиваясь и выплевывая воду. Течение здесь, 
конечно, было ужасно сильное, и, конечно, пароход тронулся секунд через десять 
после того, как остановился, потому что на плотовщиков они обычно не обращают 
внимания: теперь он пыхтел где-то выше по реке, и в темноте мне его не было 
видно, хоть я и слышал пыхтенье.

Я раз двадцать окликал Джима, по не мог добиться ответа; тогда я ухватился за 
первую доску, какая попалась под руку, и поплыл к берегу, толкая эту доску 
перед собой. Но скоро я разобрал, что течение здесь повертывает к левому берегу,
 а это значило, что я попал на перекат; и потому я свернул влево.

Это был один из тех перекатов, которые идут наискосок и тянутся на целых две 
мили, так что я переправлялся очень долго. Я благополучно доплыл до берега и 
вылез. Впереди почти ничего нельзя было разглядеть, но я пошел напрямик, без 
дороги, и, пройдя около четверти мили, наткнулся впотьмах на большой старинный 
бревенчатый дом. Я хотел было потихоньку пройти мимо и свернуть в сторону, но 
тут на меня выскочили собаки, завыли и залаяли; и у меня хватило догадки не 
двигаться с места.



Глава XVII