оказалось, что и негр тоже удрал: его никто не видел после десяти часов вечера 
в ту ночь, когда было совершено убийство, – так что стали думать на него. А на 
другой день, когда весь город только об этом и говорил, вдруг возвращается 
старый Финн, идет прямо к судье Тэтчеру и поднимает шум: требует, чтобы тот дал 
денег и устроил облаву на этого негра по всему Иллинойсу. Судья дал немного, и 
старик в тот же вечер попался пьяным и до полуночи шлялся по улицам с какими-то 
двумя подозрительными личностями, а потом скрылся вместе с ними. Ну вот, с тех 
пор он не возвращался, и у нас тут думают, что он и не вернется, пока все это 
не уляжется. Небось сам убил, а подстроил все так, чтобы думали на бандитов; а 
там, глядишь, зацапает себе Гековы денежки, и по судам таскаться не надо будет. 
Люди говорят: «Где ому убить, он даже и на это не годится!» А я думаю: ох, и 
хитер же! Если он еще год не вернется, то ничего ему за это не будет. 
Доказать-то ведь, понятное дело, ничего нельзя; все тогда успокоится, и он 
заберет себе Гековы денежки без всяких хлопот.

– Да, пожалуй. Кто ж ему помешает!.. А теперь уже больше никто не думает, что 
это негр убил?

– Да нет, думают еще. Многие все-таки считают, что это он убил. Но теперь негра 
должны скоро поймать, так что, может, и добьются от него правды.

– Как, разве его и сейчас ловят?

– Плохо же ты соображаешь, как я погляжу! Ведь триста долларов на дороге не 
валяются. Некоторые думают, что негр и сейчас где-нибудь недалеко. Я тоже так 
думаю, только помалкиваю. На днях я разговаривала со стариком и старухой, что 
живут рядом, в бревенчатом сарае, и они сказали, между прочим, что никто 
никогда не бывает на том вон острове, который называется остров Джексона.

– Разве там никто не живет? – спрашиваю я.

– Нет, говорят, никто не живет. Я больше ничего им не сказала, только 
призадумалась. За день или за два до того я там как будто видела дым, на 
верхнем конце острова; ну, думаю себе, этот негр скорее всего там прячется; во 
всяком случае, думаю, стоило бы весь остров обыскать. С тех пор я больше дыма 
не видела, так что, может, негр оттуда уже ушел, если это был он. Мой муж 
съездит и посмотрит вместе с одним соседом. Он уезжал вверх по реке, а сегодня 
вернулся два часа назад, и я ему все это рассказала.

Мне стало до того не по себе – просто не сиделось на месте. Надо было 
чем-нибудь занять руки: я взял со стола иголку и начал вдевать в нее нитку. 
Руки у меня дрожали, и дело не ладилось. Женщина замолчала, и я взглянул на нее,
 она смотрела на меня как-то странно и слегка улыбалась. Я положил на место 
иголку с ниткой, будто бы очень заинтересовался ее словами, – да так оно и было,
 – и сказал:

– Триста долларов – это уйма денег. Хорошо бы они достались моей матери. А ваш 
муж поедет туда нынче ночью?

– Ну а как же! Он пошел в город вместе с тем соседом, про которого я говорила, 
за лодкой и за вторым ружьем, если удастся у кого-нибудь достать. Они поедут 
после полуночи.

– А может, будет лучше видно, если они подождут до утра?

– Еще бы! И негру тоже будет лучше видно. После полуночи он, наверно, заснет, а 
они прокрадутся в лес и в темноте сразу увидят костер, если негр его развел.

– Я об этом не подумала.

Женщина все так же странно смотрела на меня, и мне сделалось очень не по себе. 
Потом она спросила:

– Как, ты сказала, тебя зовут, деточка?

– М-мэри Уильямс.

Кажется, в первый раз я сказала не «Мэри», а как-то подругому, так что я не 
смотрел на нее; я, кажется, сказал «Сара». Она меня вроде как приперла к стене, 
и по глазам это, должно быть, было видно, – вот я и боялся на нее взглянуть. 
Мне хотелось, чтобы старуха еще что-нибудь сказала: чем дольше она молчала, тем 
хуже я себя чувствовал.

Тут она и говорит:

– Деточка, по-моему, ты сначала сказала «Сара», когда вошла.

– Да, верно: Сара Мэри Уильямс. Мое первое имя Сара. Одни зовут меня Сара, а 
другие Мэри.