чесаться в носу. Потом зачесалось под носом. Я просто не знал, как усидеть на 
месте. Такая напасть продолжалась минут шесть или семь, а мне казалось, что 
много дольше. Теперь у меня чесалось в одиннадцати местах сразу. Я решил, что 
больше минуты нипочем не вытерплю, но кое-как сдержался: думаю – уж постараюсь. 
И тут как раз Джим начал громко дышать, потом захрапел, и у меня все сразу 
прошло.

Том подал мне знак – еле слышно причмокнул губами, – и мы на четвереньках 
поползли прочь. Как только мы отползли шагов на десять. Том шепнул мне, что 
хочет для смеха привязать Джима к дереву. А я сказал: «Лучше не надо, он 
проснется и поднимет шум, и тогда увидят, что меня нет на месте». Том сказал, 
что у него маловато свечей, надо бы пробраться в кухню и взять побольше. Я его 
останавливал, говорил, что Джим может проснуться и войти в кухню. Но Тому 
хотелось рискнуть; мы забрались туда, взяли три свечки, и Том оставил на столе 
пять центов в уплату. Потом мы с ним вышли; мне не терпелось поскорее убраться 
подальше, а Тому вздумалось подползти на четвереньках к Джиму и сыграть с ним 
какую-нибудь шутку. Я его дожидался, и мне показалось, что ждать пришлось очень 
долго, – так было кругом пусто и молчаливо.

Как только Том вернулся, мы с ним побежали по дорожке кругом сада и очень скоро 
очутились на самой верхушке горы по ту сторону дома. Том сказал, что стащил 
шляпу с Джима и повесил ее на сучок как раз над его головой, а Джим немножко 
зашевелился, но так и не проснулся. На другой день Джим рассказывал, будто 
ведьмы околдовали его, усыпили и катались на нем по всему штату, а потом опять 
посадили под дерево и повесили его шляпу на сучок, чтобы сразу видно было, чье 
это дело. А в другой раз Джим рассказывал, будто они доехали на нем до Нового 
Орлеана; потом у него с каждым разом получалось все дальше и дальше, так что в 
конце концов он стал говорить, будто ведьмы объехали на нем вокруг света, 
замучили его чуть не до смерти, и спина у него была вся стерта, как под седлом. 
Джим так загордился после этого, что на других негров и смотреть не хотел. 
Негры приходили за много миль послушать, как Джим будет про это рассказывать, и 
он стал пользоваться таким уважением, как ни один негр в наших местах. 
Повстречав Джима, чужие негры останавливались, разинув рот, и глядели на него, 
словно на какое-нибудь чудо. Как стемнеет, негры всегда собираются на кухне у 
огня и разговаривают про ведьм; но как только кто-нибудь заведет об этом речь, 
Джим сейчас же вмешается и скажет: «Гм! Ну что ты можешь знать про ведьм! « И 
этот негр сразу притихнет и замолчит. Пятицентовую монетку Джим надел на 
веревочку и всегда носил на шее; он рассказывал, будто этот талисман ему 
подарил сам черт и сказал, что им можно лечить от всех болезней и вызывать 
ведьм, когда вздумается, стоит только пошептать над монеткой; но Джим никогда 
не говорил, что он такое шепчет. Негры собирались со всей окрути и отдавали 
Джиму все, что у них было, лишь бы взглянуть на эту монетку; однако они ни за 
что на свете не дотронулись бы до нее, потому что монета побывала в руках черта.
 Работник он стал теперь никуда не годный – уж очень возгордился, что видел 
черта и возил на себе ведьм по всему свету.

Ну так вот, когда мы с Томом подошли к обрыву и поглядели вниз, на городок, там 
светилось всего три или четыре огонька, – верно, в тех домах, где лежали 
больные; вверху над нами так ярко сияли звезды, а ниже города текла река в 
целую милю шириной, этак величественно и плавно. Мы спустились с горы, 
разыскали Джо Гарпера с Беном Роджерсом и еще двух или трех мальчиков; они 
прятались на старом кожевенном заводе. Мы отвязали ялик и спустились по реке 
мили на две с половиной, до большого оползня на гористой стороне, и там 
высадились на берег.

Когда подошли к кустам, Том Сойер заставил всех нас поклясться, что мы не 
выдадим тайны, а потом показал ход в пещеру – там, где кусты росли гуще всего. 
Потом мы зажгли свечки и поползли на четвереньках в проход. Проползли мы, 
должно быть, шагов двести, и тут открылась пещера. Том потолкался по проходам и 
скоро нырнул под стенку в одном месте, – вы бы никогда не заметили, что там 
есть ход. По этому узкому ходу мы пролезли вроде как в комнату, очень сырую, 
всю запотевшую и холодную, и тут остановились.

Том сказал:

– Ну вот, мы соберем шайку разбойников и назовем ее «Шайка Тома Сойера». А кто 
захочет с нами разбойничать, тот должен будет принести клятву и подписаться 
своей кровью.

Все согласились. И вот Том достал листок бумаги, где у него была написана 
клятва, и прочел ее. Она призывала всех мальчиков дружно стоять за шайку и 
никому не выдавать ее тайн; а если кто-нибудь обидит мальчика из нашей шайки, 
то тот, кому велят убить обидчика и всех его родных, должен не есть и не спать, 
пока не убьет их всех и не вырежет у них на груди крест – знак нашей шайки. И 
никто из посторонних не имеет права ставить этот знак, только те, кто 
принадлежит к шайке; а если кто-нибудь поставит, то шайка подаст на него в суд; 
если же он опять поставит, то его убьют. А если кто-нибудь из шайки выдаст нашу 
тайну, то ему перережут горло, а после того сожгут труп и развеют пепел по 
ветру, кровью вычеркнут его имя из списка и больше не станут о нем поминать, а 
проклянут и забудут навсегда.