Гекльберри! «, «Не скрипи так, Гекльберри, сиди смирно! «, «Не зевай и не 
потягивайся, Гекльберри, веди себя как следует! «. Потом она стала 
проповедовать насчет преисподней, а я возьми да и скажи, что хорошо бы туда 
попасть. Она просто взбеленилась, а я ничего плохого не думал, лишь бы удрать 
куда-нибудь, до того мне у них надоело, а куда – все равно. Мисс Уотсон сказала,
 что это очень дурно с моей стороны, что она сама нипочем бы так не сказала: 
она старается не грешить, чтобы попасть в рай. Но я не видел ничего хорошего в 
том, чтобы попасть туда же, куда она попадет, и решил, что и стараться не буду. 
Но говорить я этого не стал – все равно никакого толку не будет, одни 
неприятности.

Тут она пустилась рассказывать про рай – и пошла и пошла. Будто бы делать там 
ничего не надо – знай прогуливайся целый день с арфой да распевай, и так до 
скончания века. Мне что-то не очень понравилось. Но говорить я этого опять-таки 
не стал. Спросил только, как она думает, попадет ли туда Том Сойер? А она 
говорит: «Нет, ни под каким видом!» Я очень обрадовался, потому что мне 
хотелось быть с ним вместе.

Мисс Уотсон все ко мне придиралась, так что в конце концов мне надоело и 
сделалось очень скучно. Скоро в комнаты позвали негров и стали молиться, а 
после того все легли спать. Я поднялся к себе наверх с огарком свечки и 
поставил его на стол, сел перед окном и попробовал думать о чем-нибудь веселом,
 – только ничего не вышло: такая напала тоска, хоть помирай. Светили звезды, и 
листья в лесу шелестели так печально; где-то далеко ухал филин – значит, кто-то 
помер; слышно было, как кричит козодой и воет собака, – значит, кто-то скоро 
помрет. А ветер все нашептывал что-то, и я никак не мог понять, о чем он шепчет,
 и от этого по спине у меня бегали мурашки. Потом в лесу кто-то застонал, вроде 
того как стонет привидение, когда оно хочет рассказать, что у него на душе, и 
не может добиться, чтобы его поняли, и ему не лежится спокойно в могиле: вот 
оно скитается по ночам и тоскует. Мне стало так страшно и тоскливо, так 
захотелось, чтобы кто-нибудь был со мной… А тут еще паук спустился ко мне на 
плечо. Я его сбил щелчком прямо на свечку и не успел опомниться, как он весь 
съежился. Я и сам знал, что это не к добру, хуже не бывает приметы, и здорово 
перепугался, просто душа в пятки ушла. Я вскочил, повернулся три раза на 
каблуках и каждый раз при этом крестился, потом взял ниточку, перевязал себе 
клок волос, чтобы отвадить ведьм, – и все-таки не успокоился: это помогает, 
когда найдешь подкову и, вместо того чтобы прибить над дверью, потеряешь ее; 
только я не слыхал, чтоб таким способом можно было избавиться от беды, когда 
убьешь паука.

Меня бросило в дрожь. Я опять сел и достал трубку; в доме теперь было тихо, как 
в гробу, и, значит, вдова ничего не узнает. Прошло довольно много времени; я 
услышал, как далеко в городе начали бить часы: «бум! бум!» – пробило двенадцать,
 а после того опять стало тихо, тише прежнего. Скоро я услышал, как в темноте 
под деревьями треснула ветка, – что-то там двигалось. Я сидел не шевелясь и 
прислушивался. И вдруг кто-то мяукнул еле слышно: «Мя-у! Мя-у!» Вот здорово! Я 
тоже мяукнул еле слышно: «Мяу! Мяу!» – а потом погасил свечку и вылез через 
окно на крышу сарая. Оттуда я соскользнул на землю и прокрался под деревья. 
Гляжу – так и есть: Том Сойер меня дожидается.



Глава II

Мы пошли на цыпочках по дорожке между деревьями в самый конец сада, нагибаясь 
пониже, чтобы ветки не задевали по голове. Проходя мимо кухни, я споткнулся о 
корень и наделал шуму. Мы присели на корточки и затихли. Большой негр мисс 
Уотсон – его звали Джим – сидел на пороге кухни; мы очень хорошо его видели, 
потому что у него за спиной стояла свечка. Он вскочил и около минуты 
прислушивался, вытянув шею; потом говорит:

– Кто там?

Он еще послушал, потом подошел на цыпочках и остановился как раз между нами: 
можно было до него дотронуться пальцем. Ну, должно быть, времени прошло 
порядочно, и ничего не было слышно, а мы все были так близко друг от друга. И 
вдруг у меня зачесалось одно место на лодыжке, а почесать его я боялся» потом 
зачесалось ухо, потом спина, как раз между лопатками. Думаю, если не почешусь, 
просто хоть помирай. Я это сколько раз потом замечал: если ты где-нибудь в 
гостях, или на похоронах, или хочешь заснуть и никак не можешь – вообще, когда 
никак нельзя чесаться, – у тебя непременно зачешется во всех местах разом.

Тут Джим и говорит:

– Послушайте, кто это? Где же вы? Ведь я все слышал, свинство какое! Ладно, я 
знаю, что мне делать: сяду и буду сидеть, пока опять что-нибудь не услышу.

И он уселся на землю, как раз между мной и Томом, прислонился спиной к дереву и 
вытянул ноги так, что едва не задел мою ногу. У меня зачесался нос. Так 
зачесался, что слезы выступили на глазах, а почесать я боялся. Потом начало