пойдет, я сам туда пойду! Я всю жизнь Джима знаю, и Том его знает тоже. Старая 
мисс Уотсон умерла два месяца назад. Ей стало стыдно, что она хотела продать 
Джима в низовья реки, она это сама говорила; вот она и освободила Джима в своем 
завещании.

– Так для чего же тебе понадобилось его освобождать, если он уже свободный?

– Вот это вопрос, – это как раз похоже на женщин! А как же приключения-то? Да я 
бы и в крови по колено не побоялся… Ой, господи, тетя Полли!

И провалиться мне на этом месте, если она не стояла тут, в дверях, довольная и 
кроткая, как ангел.

Тетя Салли бросилась к ней, заплакала и принялась ее обнимать, да так, что чуть 
не оторвала ей голову; а я сразу понял, что самое подходящее для меня место – 
под кроватью; похоже было, что над нами собирается гроза. Я выглянул, смотрю – 
тетя Полли высвободилась и стоит, смотрит на Тома поверх очков – да так, будто 
с землей сровнять его хочет. А потом и говорит:

– Да, Том, лучше отвернись в сторонку. Я бы на твоем месте тоже отвернулась.

– Боже ты мой! – говорит тетя Салли. – Неужели он так изменился? Ведь это же не 
Том, это Сид! Он… он… да где же Том? Он только что был тут, сию минуту.

– Ты хочешь сказать, где Гек Финн, – вот что ты хочешь сказать! Я столько лет 
растила этого озорника Тома, мне ли его не узнать! Вот было бы хорошо! Гек Финн,
 вылезай из-под кровати сию минуту!

Я и вылез, только совсем оробел.

Тетя Салли до того растерялась, что уж дальше некуда; разве вот один только 
дядя Сайлас растерялся еще больше, когда приехал из города и все это ему 
рассказали. Он сделался, можно сказать, вроде пьяного и весь остальной день 
ничего не соображал и такую сказал проповедь в тот день, что даже первый мудрец 
на свете и тот ничего в ней не разобрал бы, так что после этого все к нему 
стали относиться с почтением. А тетя Полли рассказала им, кто я такой и откуда 
взялся, и мне пришлось говорить, что я не знал, как выйти из положения, когда 
миссис Фелпс приняла меня за Тома Сойера… (Тут она перебила меня и говорит: 
«Нет, ты зови меня по-старому: тетя Салли, я теперь к этому привыкла и менять 
ни к чему! «) Когда тетя Салли приняла меня за Тома Сойера, и мне пришлось это 
терпеть, другого выхода не было, а я знал, что Том не обидится – напротив, 
будет рад, потому что получается таинственно, у него из этого выйдет целое 
приключение, и он будет доволен. Так оно и оказалось. Он выдал себя за Сида и 
устроил так, что для меня все сошло гладко.

А тетя Полли сказала, что Том говорит правду: старая мисс Уотсон действительно 
освободила Джима по завещанию; значит, верно – Том Сойер столько хлопотал и 
возился для того, чтобы освободить свободного негра! А я-то никак не мог понять,
 вплоть до этой самой минуты и до этого разговора, как это он ври таком 
воспитании и вдруг помогает мне освободить негра!

Тетя Полли говорила, что как только тетя Салли написала ей, что Том с Сидом 
доехали благополучно, она подумала: «Ну, так и есть! Надо было этого ожидать, 
раз я отпустила его одного и присмотреть за ним некому».

– Вот теперь и тащись в такую даль сама, на пароходе, за тысячу сто миль, 
узнавай, что там еще этот дрянной мальчишка натворил на этот раз, – ведь от 
тебя я никакого ответа добиться «в могла.

– Да ведь и я от тебя никаких писем не получала! – говорят тетя Салли.

– Быть не может! Я тебе два раза писала, спрашивала, почему ты пишешь, что Сид 
здесь, – что это значит?

– Ну, а я ни одного письма не получила.

Тетя Полли не спеша поворачивается и строго говорит:

– Том?

– Ну что? – отвечает он, надувшись.

– Не «что», озорник ты этакий, а подавай сюда письма!

– Какие письма?

– Такие, те самые! Ну, вижу, придется за тебя взяться…

– Они в сундучке. И никто их не трогал, так и лежат с тех пор, как я их получил 
на почте. Я так и знал, что они наделают беды; думал, вам все равно спешить