– Отлично! Великолепно! Теперь все кончилось, и бояться нам нечего! Ты сказал 
тете?

Я хотел ответить «да», а тут она сама говорит:

– Про что это, Сид?

– Да про то, как мы все это устроили.

– Что «все»?

– Да все; ведь только одно и было: как мы с Томом освободили беглого негра.

– Боже милостивый! Освободили бег… О чем это ты, милый? Господи, опять он 
заговаривается!

– Нет, не заговариваюсь, я знаю, о чем говорю. Мы его освободили, мы с Томом. 
Решили так сделать и сделали. Да еще как превосходно!

Он пустился рассказывать, а она его не останавливала, все сидела и слушала и 
глядела на него круглыми глазами, и я уж видел, что мне в это дело соваться 
нечего.

– Ну как же, тетя, чего нам это стоило! Работали целыми неделями, час за часом, 
каждую ночь, пока вы все спали. Нам пришлось красть и свечи, и простыню, и 
рубашку, и ваше платье, и ложки, и жестяные тарелки, и ножи, и сковородку, и 
жернов, и муку – да всего и не перечесть! Вы себе представить не можете, чего 
нам стоило сделать пилу, и перья, и надписи, и все остальное, и как это было 
весело! А потом надо было еще рисовать гроб и кости, писать анонимные письма от 
разбойников, вылезать и влезать по громоотводу, вести подкоп, делать веревочную 
лестницу и запекать ее в пироге, пересылать в вашем кармане ложки для работы…

– Господи помилуй!

– … напускать в сарайчик змей, крыс, пауков, чтобы Джим не скучал один; а потом 
вы так долго продержали Тома с маслом в шляпе, что едва все дело нам не 
испортили: мы не успели уйти, и фермеры нас застали еще в сарайчике; мы скорее 
вылезли и побежали, а они нас услышали и пустились в погоню; тут меня и 
подстрелили, а потом мы свернули с дороги, дали им пробежать мимо себя; а когда 
вы спустили собак, то им бежать за нами было неинтересно, они бросились туда, 
где шум, мы сели в челнок и благополучно переправились на плот, и Джим теперь 
свободный человек, и мы все это сами сделали – вот здорово, тетечка!

– Ну, я ничего подобного не слыхала, сколько ни живу на свете! Так это вы, 
озорники этакие, столько наделали нам хлопот, что у всех голова пошла кругом, и 
напугали всех чуть не до смерти?! Хочется мне взять сейчас да и выколотить из 
вас всю дурь, вот сию минуту! Подумать только, а я-то не сплю, сижу ночь за 
ночью, как… Ну, негодник эдакий, вот только выздоровеешь, я уж за тебя примусь, 
повыбью из вас обоих всякую чертовщину!

Но Том весь сиял от гордости и никак не мог удержаться – все болтал и болтал, а 
она то и дело перебивала его и все время сердилась и выходила из себя, и оба 
они вместе орали, как кошки на крыше; а потом она и говорит:

– Ну, хорошо, можешь радоваться, сколько тебе угодно, но смотри, если ты еще 
раз сунешься не в свое дело…

– В какое дело? – говорит Том, а сам больше не улыбается: видно, что удивился.

– Как – в какое? Да с этим беглым негром, конечно. А ты что думал?

Том посмотрел на меня очень сурово и говорит:

– Том, ведь ты мне только что сказал, что Джим в безопасности. Разве он не 
убежал?

– Кто? – говорит тетя Салли. – Беглый негр? Никуда он не убежал. Его опять 
поймали, живого и невредимого, и он опять сидит в сарае и будет сидеть на хлебе 
и на воде и в цепях; а если хозяин за ним не явится, то его продадут.

Том сразу сел на кровать, – глаза у него загорелись, а ноздри задвигались, как 
жабры, – и кричит:

– Они не имеют никакого права запирать его! Беги! Не теряй ни минуты! Выпусти 
его, он вовсе не раб, а такой же свободный, как и все люди на земле!

– Что этот ребенок выдумывает!

– Ничего я не выдумываю, тут каждое слово правда, тетя Салли! А если никто не