воду, пока не приедет его хозяин, а если не приедет, то до тех пор, пока его не 
продадут с аукциона, и завалили землей наш подкоп, и велели двум фермерам с 
ружьями стеречь сарай по ночам, а днем привязывать около двери бульдога; потом, 
когда они уже покончили со всеми делами, стали ругать Джима просто так, от 
нечего делать; а тут подошел старичок доктор, послушал и говорит:

– Не обращайтесь с ним строже, чем следует, потому что он неплохой негр. Когда 
я приехал туда, где лежал этот мальчик, я не мог вынуть пулю без посторонней 
помощи, а оставить его и поехать за кем-нибудь тоже было нельзя – он чувствовал 
себя очень плохо; и ему становилось все хуже и хуже, а потом он стал бредить и 
не подпускал меня к себе, грозил, что убьет меня, если я поставлю мелом крест 
на плоту, – словом, нес всякий вздор, а я ничего не мог с ним поделать; тут я 
сказал, что без чьей-нибудь помощи мне не обойтись; и в ту же минуту откуда-то 
вылезает этот самый негр, говорит, что он мне поможет, – и сделал все, что надо,
 очень ловко. Я, конечно, так и придумал, что это беглый негр и есть, а ведь 
мне пришлось там пробыть весь тот день до конца и всю ночь. Вот положение, 
скажу я вам! У меня в городе осталось два пациента с простудой, и, конечно, 
надо бы их навестить, но я не отважился: вдруг, думаю, этот негр убежит, тогда 
меня все за это осудят; на реке ни одной лодки не видно, и позвать некого. Так 
и пришлось торчать на острове до сегодняшнего утра; и я никогда не видел, чтобы 
негр так хорошо ухаживал за больными; а ведь он рисковал из-за этого свободой, 
да и устал очень тоже, – я по всему видел, что за последнее время ему пришлось 
делать много тяжелой работы. Мне это очень в нем понравилось. Я вам скажу, 
джентльмены: за такого негра не жалко заплатить и тысячу долларов, и обращаться 
с ним надо ласково. У меня под руками было все, что нужно, и мальчику там было 
не хуже, чем дома; может, даже лучше, потому что там было тихо. Но мне-то 
пришлось из-за них просидеть там до рассвета – ведь оба они были у меня на 
руках; потом, смотрю, едут какие-то в лодке, и, на их счастье, негр в это время 
крепко уснул, сидя на тюфяке, и голову опустил на колени; я им тихонько сделал 
знак, они подкрались к нему, схватили и связали, прежде чем он успел сообразить,
 в чем дело. А мальчик тоже спал, хотя очень беспокойно; тогда мы обвязали 
весла тряпками, прицепили плот к челноку и потихоньку двинулись к городу, а 
негр не сопротивлялся и даже слова не сказал; он с самого начала вел себя тихо. 
Он неплохой негр, джентльмены.

Кто-то заметил:

– Да, надо сказать, ничего плохого я тут не вижу, доктор.

Тогда и другие тоже смягчились, а я был очень благодарен доктору за то, что он 
оказал Джиму такую услугу; я очень образовался, что и доктор о нем думает 
по-моему; я, как только с Джимом познакомился, сразу увидел, что сердце у него 
доброе и что человек он хороший. Все согласились, что он вел себя очень хорошо 
и заслужил, чтобы на это обратили внимание и чем-нибудь вознаградили. И все до 
одного тут же обещали – Видно, что от души, – не ругать его больше.

Потом они вышли из сарайчика и заперли его на замок. Я думал, они скажут, что 
надо бы снять с него хоть одну цепь, потому что эти цепи были уж очень тяжелые, 
или что надо бы иду давать не один хлеб и воду, а еще мясо и овощи, но никому 
его и в голову не пришло, а я решил, что мне лучше в это дело не соваться, а 
рассказать тете Салли то, что говорил доктор, как только я миную пороги и мели, 
то есть объясню ей, почему я забыл сказать, что Сид был ранен, когда мы с ним в 
челноке гнались за беглым негром.

Времени у меня было еще много. Тетя Салли день и ночь не выходила из комнаты 
больного, а когда я видел дядю Сайласа, я всякий раз удирал от него.

На другое утро я услышал, что Тому гораздо лучше и что тетя Салли пошла прилечь.
 Я проскользнул к больному в комнату, – думаю: если он не спит, нам с ним 
вместе надо бы придумать, как соврать половчее, чтобы сошло для родных. Но он 
спал, и спал очень спокойно, и лицо у него было бледное, а не такое огненное, 
как когда его принесли. Я сел и стал дожидаться, пока он проснется. Через 
каких-нибудь полчаса в комнату неслышно входит тетя Салли, и я опять попался! 
Она сделала знак, чтобы я сидел тихо, села рядом со мной и начала шепотом 
говорить, что все мы теперь должны радоваться, потому что симптомы у него 
первый сорт, и он давно уже спит вот так, и все становится спокойнее и здоровей 
с виду, и десять шансов против одного за то, что он проснется в своем уме.

Мы сидели и стерегли его, и скоро он пошевелился, открыл глаза, как обыкновенно,
 поглядел и говорит:

– Э, да ведь я дома! Как же это так? А плот где?

– Плот в порядке, – говорю я.

– А Джим?

– Тоже, – говорю я, но не так твердо.

Он ничего не заметил и говорит: