– мало ли что может случиться! Я долго ничего не мог придумать, а потом отец 
встал на минутку напиться воды и говорит:

– Если кто-нибудь в другой раз будет шататься вокруг дома, разбуди меня, 
слышишь? Этот человек не с добром сюда приходил. Я его застрелю. Если он еще 
придет, ты меня разбуди, слышишь?

Он повалился и опять уснул: зато его слова надоумили меня, что надо делать. Ну, 
думаю, теперь я так устрою, что никому и в голову не придет меня разыскивать.

Часам к двенадцати мы встали и пошли на берег. Река быстро поднималась, и по 
ней плыло много всякого леса. Скоро показалось звено плота – девять бревен, 
связанных вместе. Мы взяли лодку и подтащили их к берегу. Потом пообедали. 
Всякий на месте папаши просидел бы на реке весь день, чтобы наловить побольше, 
но это было не в его обычае. Девяти бревен на один раз для него было довольно; 
ему загорелось ехать в город продавать. Он меня запер, взял лодку и около 
половины четвертого потащил плот на буксире в город. Я сообразил, что в эту 
ночь он домой не вернется, подождал, пока, по моим расчетам, он отъедет 
подальше, потом вытащил пилу и опять принялся пилить то бревно. Прежде чем отец 
переправился на другой берег, я уже выбрался на волю; лодка вместе с плотом 
казалась просто пятнышком на воде где-то далеко-далеко.

Я взял мешок кукурузной муки и отнес его туда, где был спрятан челнок, 
раздвинул ветви и спустил в него муку: потом отнес туда же свиную грудинку, 
потом бутыль с виски. Я забрал весь сахар и кофе и сколько нашлось пороху и 
дроби; забрал пыжи, забрал ведро и флягу из тыквы, забрал ковш и жестяную 
кружку, свою старую пилу, два одеяла, котелок и кофейник. Я унес и удочки, и 
спички, и остальные вещи – все, что стоило хотя бы цент. Забрал все дочиста. 
Мне нужен был топор, только другого топора не нашлось, кроме того, что лежал на 
дровах, а я уж знал, почему его надо оставить на месте. Я вынес ружье, и теперь 
все было готово.

Я сильно подрыл стену, когда пролезал в дыру и вытаскивал столько вещей. Следы 
я хорошенько засыпал сверху землей, чтобы не видно было опилок. Потом вставил 
выпиленный кусок бревна на старое место, подложил под него два камня, а один 
камень приткнул сбоку, потому что в этом месте бревно было выгнуто и не совсем 
доходило до земли. Шагов за пять от стены, если не знать, что кусок бревна 
выпилен, ни за что нельзя было этого заметить, да еще и стена-то задняя – вряд 
ли кто-нибудь станет там шататься и разглядывать.

До самого челнока я шел по траве, чтобы не оставлять следов. Я постоял на 
берегу и посмотрел, что делается на реке. Все спокойно. Тогда я взял ружье и 
зашел поглубже в лес, хотел подстрелить какую-нибудь птицу, а потом увидел 
дикого поросенка: в здешних местах свиньи быстро дичают, если случайно забегут 
сюда с какой-нибудь луговой фермы. Я убил этого поросенка и понес его к хибарке.


Я взял топор и взломал дверь, причем постарался изрубить ее посильнее; принес 
поросенка, подтащил его поближе к столу, перерубил ему шею топором и положил 
его на землю, чтобы вытекла кровь (я говорю: «на землю», потому что в хибарке 
не было дощатого пола, а просто земля – твердая, сильно утоптанная). Ну, потом 
я взял старый мешок, наложил в него больших камней, сколько мог снести, и 
поволок его от убитого поросенка к дверям, а потом по лесу к реке и бросил в 
воду; он пошел ко дну и скрылся из виду. Сразу бросалось в глаза, что здесь 
что-то тащили по земле. Мне очень хотелось, чтобы тут был Том Сойер: я знал, 
что таким делом он заинтересуется и сумеет придумать что-нибудь почуднее. В 
такого рода делах никто не сумел бы развернуться лучше Тома Сойера.

Напоследок я вырвал у себя клок волос, хорошенько намочил топор в крови, 
прилепил волосы к лезвию и зашвырнул топор в угол. Потом взял поросенка и понес 
его, завернув в куртку (чтобы не капала кровь), а когда отошел подальше от дома,
 вниз по течению реки, то бросил поросенка в реку. Тут мне пришла в голову еще 
одна штука. Я достал из челнока мешок с мукой и старую пилу и отнес их в дом. Я 
поставил мешок на старое место и прорвал в нем снизу дыру пилой, потому что 
ножей и вилок у нас не водилось, – отец, когда стряпал, управлялся одним 
складным ножом. Потом протащил мешок шагов сто по траве и через ивовые кусты к 
востоку от дома, где было мелкое озеро миль в пять шириной, все заросшее 
тростником, – уток там тоже под осень бывало очень много. С другой стороны из 
озера вытекала заболоченная речка или ручей, который тянулся на много миль – не 
знаю куда, только не впадал в реку. Мука сеялась всю дорогу, так что получилась 
тоненькая белая стежка до самого озера. Я еще бросил там папашин точильный 
камень, чтобы похоже было, будто бы это случайно. Потом завязал дыру в мешке 
веревочкой, чтобы мука больше не сыпалась, и отнес мешок вместе с пилой обратно 
в челнок.

Когда почти совсем стемнело, я спустил челнок вниз по реке до такого места, где 
ивы нависли над водой, и стал ждать, пока взойдет луна. Я привязал его покрепче 
к иве, потом перекусил малость, а после того улегся на дно выкурить трубочку и 
обдумать свой план. Думаю себе: они пойдут по следу мешка с камнями до берега, 
а потом начнут искать мое тело в реке. А там пойдут по мучному следу до озера и