– Миссис, – вбегает молодая мулатка, – медный подсвечник куда-то девался!

– Убирайся вон отсюда, дрянь этакая! А то как запущу в тебя кофейником!..

Тетя Салли просто вся кипела. Вижу – надо удирать при первой возможности; 
улизну, думаю, потихоньку и буду сидеть в лесу, пока гроза не пройдет. А тетя 
Салли развоевалась, просто удержу нет, зато все остальные притихли и 
присмирели; и вдруг дядя Сайлас выуживает из кармана эту самую ложку, и вид у 
него довольно глупый. Тетя Салли всплеснула руками я замолчала, разинув рот, – 
а мне захотелось убраться куданибудь подальше, – но ненадолго, потому что она 
сейчас же сказала:

– Ну, так я и думала! Значит, она все время была у тебя в кармане; надо 
полагать, и все остальное тоже там. Как она туда попала?

– Право, не знаю, Салли, – говорит дядя, вроде как бы оправдываясь, – а не то я 
бы тебе сказал. Перед завтраком я сидел и читал «Деяния апостолов», главу 
семнадцатую, и, должно быть, нечаянно положил в карман ложку вместо Евангелия… 
наверно, так, потому что Евангелия у меня в кармане нет. Сейчас пойду посмотрю: 
если Евангелие там лежит, значит, я положил его не в карман, а на стол и взял 
ложку, а после того…

– Ради бога, замолчи! Дайте мне покой! Убирайтесь отсюда все, все до единого, и 
не подходите ко мне, пока я не успокоюсь!

Я бы ее услышал, даже если бы она шептала про себя, а не кричала так, и встал 
бы и послушался, даже если бы лежал мертвый. Когда мы проходили через гостиную, 
старик взял свою шляпу, и гвоздь упал на пол; тогда он просто подобрал его, 
положил на каминную полку и вышел – и даже ничего не сказал. Том все это видел, 
вспомнил про ложку и сказал:

– Нет, с ним никаких вещей посылать нельзя, он не надежен. – Потом прибавил: – 
А все-таки он нам здорово помог с этой ложкой, сам того не зная, и мы ему тоже 
поможем – и опять-таки он знать не будет: давай заткнем эти крысиные норы!

Внизу, в погребе, оказалась пропасть крысиных нор, и мы возились целый час, 
зато уж все заделали «как следует, прочно и аккуратно. Потом слышим на лестнице 
шаги – мы скорей потушили свечку и спрятались; смотрим – идет наш старик со 
свечкой в одной руке и с целой охапкой всякой всячины в другой, и такой 
рассеянный – тычется, как во сне. Сначала сунулся к одной норе, потом к другой 
– все по очереди обошел. Потом задумался и стоял, должно быть, минут пять, 
обирая сало со свечки; потом повернулся и побрел к лестнице, еле-еле, будто 
сонный, а сам говорит: „Хоть убей, не помню, когда я это сделал! Вот надо было 
бы сказать ей, что зря она из-за крыс меня ругала. Ну да уж ладно, пускай! Все 
равно никакого толку не выйдет“, – и стал подниматься по лестнице, а сам 
бормочет что-то. А за ним и мы ушли. Очень хороший был старик! Он и сейчас 
такой!

Том очень беспокоился, как же нам быть с ложкой, сказал, что без ложки нам 
никак нельзя, и стал думать. Сообразил все как следует, а потом сказал мне, что 
делать. Вот мы все и вертелись около корзины с ложками, пока не увидели, что 
тетя Салли идет; тогда Том стал пересчитывать ложки и класть их рядом с 
корзинкой; я спрятал одну в рукав, а Том и говорит:

– Знаете, тетя Салли, а все-таки ложек только девять.

Она говорит:

– Ступай играть и не приставай ко мне! Мне лучше знать, я сама их считала.

– Я тоже два раза пересчитал, тетя, и все-таки получается девять.

Она, видно, из себя выходит, но, конечно, стала считать, да в всякий на ее 
месте стал бы.

– Бог знает, что такое! И правда, всего девять! – говорит она. – А, да пропади 
они совсем, придется считать еще раз!

Я подсунул ей ту ложку, что была у меня в рукаве, она Пересчитала и говорит:

– Вот еще напасть – опять их десять!

А сама и сердится, и не знает, что делать. А Том говорит:

– Нет, тетя, не может быть, чтобы было десять.

– Что ж ты, болван, не видел, как я считала?

– Видел, да только…