| |
– Ну ладно, я еще раз сочту.
Я опять стянул одну, и опять получилось девять, как и в тот раз. Ну, она прямо
рвала и метала, даже вся дрожит – до того взбеленилась. А сама все считает и
считает и уж до того запуталась, что корзину стала считать вместе с ложками, и
оттого три раза у нее получилось правильно, а другие три раза – неправильно.
Тут она как схватит корзинку и шварк ее в угол – кошку чуть не убила; потом
велела нам убираться и не мешать ей, а если мы до обеда еще раз попадемся ей на
глаза, она нас выдерет. Мы взяли эту лишнюю ложку да и сунули ей в карман, пока
она нас отчитывала, и Джим получил ложку вместе с гвоздем, все как следует, еще
до обеда. Мы остались очень довольны и Том сказал, что для такого дела стоило
потрудиться, потому что ей теперь этих ложек ни за что не сосчитать, хоть убей,
– все будет сбиваться; и правильно сочтет, да себе не поверит; а еще денька
три посчитает – у нее и совсем голова кругом пойдет, тогда она бросит считать
эти ложки да еще пристукнет на месте всякого, кто только попросит их сосчитать.
Вечером мы опять повесили ту простыню на веревку и украли другую, у тети Салли
из шкафа, и два дня подряд только тем и занимались: то повесим, то опять,
стащим, пока она не сбилась со счета и не сказала, что ей наплевать, сколько у
нее простынь, – не губить же из-за них свою душу! Считать она больше ни за что
на свете не станет, лучше умрет.
Так что насчет рубашки, простыни, ложки и свечей нам нечего было беспокоиться –
обошлось: тут и теленок помог, и крысы, и путаница в счете; ну а с подсвечником
тоже как-нибудь дело обойдется, это не важно.
Зато с пирогом была возня: мы с ним просто замучились. Мы его месили в лесу и
пекли там же; в конце концов все сделали, и довольно прилично, но не в один
день; мы извели три полных таза муки, пока его состряпали, обожгли себе все
руки» и глаза разъело дымом; нам, понимаете ли, нужна была одна только корка, а
она никак не держалась, все проваливалась. Но в конце концов мы все-таки
придумали, как надо сделать: положить в пирог лестницу да так и запечь вместе.
Вот на другую ночь мы уселись вместе с Джимом, порвали всю простыню на узенькие
полоски и свили их вместе, и еще до рассвета получилась у нас замечательная
веревка, хоть человека на ней вешай. Мы вообразили, будто делали ее девять
месяцев.
А перед обедом мы отнесли ее в лес, но только в пирог она не влезла. Если б
понадобилось, этой веревки хватило бы на сорок пирогов, раз мы ее сделали из
целой простыни; осталось бы и на суп, и на колбасы, и на что угодно. Целый обед
можно было приготовить. Но нам это было ни к чему. Нам было нужно ровно столько,
сколько могло влезть в пирог, а остальное мы выбросили. В умывальном тазу мы
никаких пирогов не пеклибоялись, что замазка отвалится; зато у дяди Сайласа
оказалась замечательная медная грелка с длинной деревянной ручкой, он ею очень
дорожил, потому что какой-то там благородный предок привез ее из Англии вместе
с Вильгельмом Завоевателем[16 - Вильгельм Завоеватель – норманнский герцог,
который в 1066 г. высадился на остров Британия и завоевал его; к колонизации
Америки он, естественно, никакого отношения не имел.] на «Мейфлауэре»[17 -
«Мейфлауэр» (Майский цветок) – судно, которое в 1620 г. привезло к берегам
Америки сто поселенцев, основавших первую колонию «Новая Англия».] или еще на
каком-то из первых кораблей и спрятал на чердаке вместе со всяким старьем и
другими ценными вещами; и не то чтобы они дорого стоили – они вовсе ничего не
стоили, а просто были ему дороги как память; так вот мы ее стащили потихоньку и
отнесли в лес; но только сначала пироги в ней тоже не удавались – мы не умели
их печь, а зато в последний раз здорово получилось. Мы взяли грелку, обмазали
ее внутри тестом, поставили на уголья, запихали туда веревку, опять обмазали
сверху тестом, накрыли крышкой и засыпали горячими угольями, а сами стояли
шагах в пяти и держали ее за длинную ручку, так что было и не жарко и удобно, и
через четверть часа испекся пирог, да такой, что одно загляденье. Только тому,
кто стал бы есть этот пирог, надо было бы сначала запасти пачек сто зубочисток,
да и живот бы у него заболел от этой веревочной лестницы – небось скрючило бы в
три погибели! Не скоро запросил бы еды, я-то уж знаю!
Нат не стал смотреть, как мы клали заколдованный пирог Джиму в миску, а в самый
низ, под провизию, мы сунули три жестяные тарелки, и Джим все это получил в
полном порядке; а как только остался один, разломал пирог и спрятал веревочную
лестницу к себе в тюфяк, а потом нацарапал какие-то каракули на тарелке и
выбросил ее в окно.
Глава XXXVIII
Делать эти самые перья было сущее мученье, да и пилу тоже; а Джим боялся, что
всего трудней будет с надписью, с той самой, которую узник должен выцарапывать
на стене. И всетаки надо было, – Том сказал, что без этого нельзя; не было еще
ни одного случая, чтобы государственный преступник не оставил на стене надписи
и своего герба.
– Возьми хоть леди Джейн Грэй, – сказал он, – или Гилфорда Дадли, или хоть
|
|