Он не договорил – мы услышали рожок, который звал к батраку, и пошли домой.

За это утро мне удалось позаимствовать с веревки простыню и белую рубашку; я 
разыскал еще старый мешок и положил их туда, а потом мы взяли гнилушки и тоже 
туда сунули. Я называю это «заимствовать», потому что мой родитель всегда так 
говорил, но Том сказал, что это не заем, а кража. Он сказал, что мы помогаем 
узнику, а ему все равно, как добыть вещь, лишь бы добыть, и никто его за это не 
осудит. Вовсе не преступление, если узник украдет вещь, которая нужна ему для 
побега, То его право; и для узника мы имеем полное право красть в этом доме все,
 что нам только понадобится для его освобождения из тюрьмы. Он сказал, что если 
бы мы были не узники, тогда, конечно, другое дело, и разве только уж самый 
последний негодяй, дрянь какая-нибудь станет красть, если не сидит в тюрьме. 
Так что мы решили красть все, что только под руку подвернется. А как-то на днях,
 уже после этого, он завел целый разговор из-за пустяков – из-за того, что я 
стащил арбуз с огорода у негров и съел его. Он меня заставил пойти и отдать 
неграм десять центов, не объясняя за что. Сказал, что красть можно только то, 
что понадобится. «Что же, – говорю, – значит, арбуз мне понадобился». А он 
говорит, что арбуз мне понадобился вовсе не для того, чтобы бежать из тюрьмы, – 
вот в чем разница. Говорит: «Вот если бы ты спрятал в нем нож для передачи 
Джиму, чтобы он мог убить тюремщика, тогда другое дело – все было бы в порядке».
 Ну, я не стал с ним спорить, хотя не вижу, какой мне интерес стараться для 
узника, если надо сидеть да раздумывать над всякими тонкостями каждый раз, как 
подвернется случай стянуть арбуз.

Так вот, я уже говорил, что в это утро мы подождали, пока все разойдутся по 
своим делам и во дворе никого не будет видно, и только после этого Том отнес 
мешок в пристройку, а я стоял во дворе – сторожил. Он скоро вышел оттуда, и мы 
с ним пошли и сели на бревна – поговорить. Он сказал:

– Теперь все готово, кроме инструмента; ну а это легко достать.

– Кроме инструмента?

– Ну да.

– Это для чего же инструмент?

– Как для чего? Чтобы копать. Ведь не зубами же мы землю выгрызать будем?

– А эти старые мотыги и лопаты, что в пристройке, не годятся разве? – спрашиваю.


Он оборачивается ко мне, глядит с таким сожалением, что просто плакать хочется, 
и говорит:

– Гек Финн, где это ты слышал, чтоб у узников были мотыги и лопаты и всякие 
новейшие приспособления, для того чтобы вести подкоп? Я тебя спрашиваю, если ты 
хоть что-нибудь соображаешь: как же он прославится? Уж тогда чего проще – дать 
ему ключ, и дело с концом. Мотыги, лопаты! Еще чего! Да их и королям не дают.

– Ну ладно, – говорю, – если нам мотыги и лопаты не подходят, тогда что же нам 
нужно?

– Ножи, как у мясников.

– Это чтобы вести подкоп под хибарку?

– Ну да!

– Да ну тебя, Том Сойер, это просто глупо.

– Все равно, глупо или неглупо, а так полагается – самый правильный способ. И 
никакого другого способа нет; сколько я ни читал в книжках про это, мне не 
приходилось слышать, чтобы делали по-другому. Всегда копают ножом, да не землю, 
заметь себе, – всегда у них там твердая скала. И сколько времени на это уходит, 
неделя за неделей… а они все копают, копают! Да вот, например, один узник в 
замке д'Иф[15 - Замок-крепость д'Иф был выстроен в начале XVI в. французским 
королем Франциском I на островке в Средиземном Море, в трех километрах от порта 
Марсель. Вплоть до конца XVIII в. служил тюрьмой, где томились десятилетиями 
государственные преступники.], в Марсельской гавани, рылся-рылся и вышел на 
волю таким способом. И как ты думаешь, сколько времени он копал?

– Я почем знаю!

– Нет, ты отгадай!

– Ну, не знаю. Месяца полтора?

– Тридцать семь лет! И вышел из-под земли в Китае. Вот как бывает! Жалко, что у 
нас тут тюрьма стоит не на скале!