у мы
вынуждены обходить  закон.  Так что  если вы  хотите продать  рабов,  сеньор
капитан, то этому нет никаких препятствий.
     -- Понятно, -- промолвил Блад без особого энтузиазма.

     1 Брам-стеньга -- третья снизу часть составной мачты; гитовы -- снасти,
поднимающие к рею нижнюю часть паруса.

     -- К  тому же цена будет хорошей,  --  добавил  дон  Иеронимо,  пытаясь
пробудить собеседника от апатии, -- Значительно выше обычной.
     -- Мои рабы тоже необычные.
     -- Вот именно, -- подтвердил Волверстон на ломаном испанском языке.  --
Они дорого вам  обойдутся, сеньор алькальд. Хотя я думаю, что вы не постоите
за ценой, когда взглянете на них.
     -- О, если бы я мог, -- вздохнул испанец.
     -- А почему бы и нет? -- с готовностью согласился Блад.
     "Арабелла"  вошла сквозь узкий проход в голубую лагуну,  имевшую полных
три мили в  диаметре. Лотовый[1]  у  носовых  цепей называл  сажени, и Бладу
пришло в голову, что было бы благоразумней  дальше не идти. Повернувшись, он
отдал  распоряжение Питту бросить  якорь  там, где  они  находились,  --  на
достаточном расстоянии от леса мачт и рангоутов кораблей, стоящих неподалеку
от города. Затем он обернулся к алькальду.
     -- Прошу вас следовать за мной, дон  Иеронимо, -- сказал Блад, указывая
ему на люк.
     По  короткой  узкой  лесенке они  спустились  под палубу,  где  темнота
разрезалась  солнечным  светом,  просачивавшимся  сквозь  орудийные порты  и
пересекавшимся  с лучами, льющимися  сверху сквозь решетки. Алькальд  окинул
внимательным  взглядом мощную  батарею и  ряды  подвесных  коек,  на которых
разместились люди. Наклонив голову,  чтобы не удариться о пиллерс[2], он шел
за  своим  высоким  провожатым;  за  ним следовал  Волверстон.  Вскоре  Блад
остановился и, повернувшись, задал неожиданный вопрос:
     --  Случалось  ли  вам встречаться,  сеньор, с  кардиналомархиепископом
доном Игнасио де Ла Фуэнте, примасом Новой Испании?
     --  Нет, сеньор. Он еще не посещал Гавану. Но  мы ожидаем, что  на днях
нам выпадет честь принять его.
     -- Это может случиться скорее, чем вы думаете.
     -- А откуда вам известно, сеньор, о поездке архиепископа?
     Но Блад, дойдя почти до кормы, не ответил ему.
     Они подошли  к  дверям  офицерской кают-компании, которую  охраняли два
мушкетера.  Доносившиеся оттуда  приглушенные звуки григорианского напева[3]
озадачили алькальда, особенно когда он  смог разобрать  слова этой заунывной
молитвы:
     Hostem repellas Longius,
     Pacemque dones prentius;
     Ductore sic te pravio
     Victemus omne noxium[1].

     1 Лотовый  -- матрос, орудующий лотом --  приспособлением для измерения
глубины.
     2  Пиллерс --  вертикальная  стойка для поддержания подпалубных балок и
палубных механизмов.
     3   То   есть   мужского   унисонного   песнопения.   Названо   так  по
"Григорианскому  антифанарию"  -- сборнику католических  духовных песнопений
для мужского унисонного хора, относящегося к  VII веку и приписываемому папе
Григорию III.

     Нахмурившись, алькальд уставился на Блада.
     -- Por dios![2] Неужели это поют ваши рабы?
     -- Они как будто находят утешение в молитвах.
     В доне Иеронимо  пробудилась подозрительность,  хотя он и не знал,  что
именно подозревать. Однако он понял, что здесь явно что-то не так.
     -- Весьма странная набожность, не так ли? -- сказал он.
     -- Не вижу в ней ничего странного.
     По знаку  капитана  один  из мушкетеров  отпер дверь, и  пение внезапно
прервалось на  слове  "saeculorum"[3]. Заключительного  "Amen"[4] так  и  не
последовало.
     Блад  церемонно пропустил  алькальда  вперед.  Горя желанием  разгадать
загадку,  дон  Иеронимо  быстро шагнул  через порог  и внезапно  застыл  как
вкопанный, выпучив расширенные от ужаса глаза.
     В  просторной,  не  скудно  меблированной  каюте,  наполненной  запахом
трюмной воды,  он  увидел двенадцать человек  в белых  шерстяных  одеяниях и
черных мантиях ордена святого Доминика. Они сидели  в два ряда, безмолвные и
неподвижные,  словно  манекены,  спрятав  руки в  широкие рукава  и  склонив
головы,  покрытые капюшонами,  за исключением  одного, стоящего с непокрытой
головой  за высоким креслом, в котором расположилась  весьма  примечательная
фигура.  Это был  высокий  красивый  мужчина лет  сорока,  с  ног до  головы
облаченный   в  пурпур.  Алая  шапочка,  очевидно,   покрывала   тонзуру[5],
выстриженную  в  его гладких каштановых  волосах;  на  фоне  красной  сутаны
сверкал белоснежный тончайший воротник; на груди поблескивал золотой  крест.
На  руках  были красные  перчатки, а  на  указательном  пальце  правой  руки
красовался епископский  сапфир. Спокойное и суровое выражение лица придавало
ему  величавость  и  достоинство.  Красивые глаза незнакомца устремились  на
незванных гостей,  столь резко и бесцеремонно  вторгшихся в его обитель,  но
они не утратили светившегося в них  высокомерного спокойствия. Казалось, ему
были недоступны  все человеческие  страсти в  отличие  от  стоящего  за  ним
монаха. Это был коренастый краснолицый субъект, явно неравнодушный к выпивке
и  освобожденный  самой  природой  от  необходимости  выбривать  тонзуру  --
взлохмаченные  седые  волосы  обрамляли  загорелую лысую  макушку.  Судя  по
свирепому взгляду,  которым  он  окинул вошедших, этому благочестивому брату
ничто  человеческое  было  не  чуждо. Капитан Блад подтол