и спасителю  Сан-Хуана, и
открыл двери по его просьбе.
     Пройдя двор, где  расхаживали взад-вперед  закованные в цепи удрученные
пираты, Блад подошел к каменной камере, в которую  едва проникал свет сквозь
забранное решетками маленькое окошко, расположенное у самого потолка. В этой
темной  зловонной  яме, сгорбившись на табуретке,  сидел пиратский  капитан,
уронив голову на руки в наручниках. Услышав скрип  дверных петель, он поднял
голову, и его злое лицо  уставилось на посетителя. Разбойник не узнал своего
вчерашнего, испачканного  грязью  противника  в  этом  элегантном сеньоре  в
черном, расшитом серебром костюме, в тщательно завитом, ниспадающем на плечи
черном парике и с длинной эбеновой тростью с золотым набалдашником.
     -- Уже пора? -- проворчал он на своем ломаном испанском языке.
     Но блестящий кастильский аристократ неожиданно ответил по-английски, да
еще с явным ирландским акцентом.
     -- Не будьте столь нетерпеливым. У  вас есть еще время подумать о вашей
душе,  если  таковая  имеется;  есть  время  раскаяться  в совершенных  вами
гнусностях.  Я могу простить вам то, что вы выдавали себя за капитана Блада.
Сам по себе этот акт даже можно расценивать как комплимент. Но я не могу вам
простить  того,  что  вы натворили в  Картахене, -- зверских убийств, пыток,
изнасилований и  других  беспричинных  жестокостей,  которые  вы  совершили,
удовлетворяя ваши низменные инстинкты и позоря присвоенное вами имя.
     Негодяй ухмыльнулся.
     -- Вы говорите, как поп, которого прислали меня исповедовать.
     --  Я  говорю как  человек,  которым являюсь,  и чье имя вы  осквернили
своими  низкими  поступками.  Советую  вам  за  краткий промежуток  времени,
остающийся у вас после моего ухода, хорошенько осознать неумолимость высшего
правосудия, которое привело вас на виселицу с моей непосредственной помощью.
Ибо я -- капитан Блад!
     Несколько  секунд  он  стоял,  молча глядя на  осужденного  самозванца,
утратившего от изумления дар речи; затем, повернувшись на каблуках, вышел  к
ожидавшему его испанскому офицеру.
     Пройдя мимо виселицы, установленной на берегу, он сел в шлюпку, которая
тотчас двинулась к бело-золотому флагманскому кораблю, стоящему на рейде.
     Таким образом, в тот же день, когда фальшивый капитан Блад был  повешен
на берегу Сан-Хуан-де-Пуэрто-Рико, настоящий капитан  Блад отплыл на Тортугу
на  "Марии  Глориосе",  или  "Андалузской  девчонке",  конвоируя  корабли  с
сокровищами, где  не было  ни пушек, ни достаточного количества людей, чтобы
оказать сопротивление, когда их капитанам стала ясна ситуация, в которой они
очутились.


ДЕМОНСТРАЦИЯ

I

     -- Фортуна,  -- любил повторять капитан Блад,  -- ненавидит скряг.  Она
приберегает  свои  милости  для тех,  кто умеет правильно делать ставки  и с
блеском тратить выигрыши.
     Конечно, вы можете соглашаться или  не соглашаться с ним, но  сам  Блад
всегда   руководствовался  этим  правилом,  никогда  не  отступая  от  него.
Многочисленные примеры щедрости капитана можно найти в записках о его полных
риска  приключениях,  оставленных нам Джереми Питтом, но ни  один  из них не
может сравниться  в блеске и яркости с  мерами, принятыми  с целью сокрушить
вест-индскую политику месье де Лувуа[1],  когда  она  угрожала  уничтожением
могучему братству флибустьеров.
     Маркиза де Лувуа,  преемника  великого  Кольбера[2] на службе  Людовика
XIV, дружно ненавидели при жизни, с той же силой, с  какой его так же дружно
оплакивали  после смерти.  Думаю,  что  подобное  единство взглядов является
высшей оценкой достоинств политического деятеля. Ничто никогда не ускользало
от внимания месье  де Лувуа. И  вот, охваченный  организаторским пылом, он в
один прекрасный день оставил  в покое государственный аппарат с  тем,  чтобы
заняться инспекцией  французских  владений  в Карибском море,  где  активные
действия флибустьеров оскорбляли его страсть к порядку.
     Для этой цели в Вест-Индию на двадцатичетырехпушечном корабле "Беарнец"
маркиз  отправил  шевалье  де   Сентонжа,  элегантного,  подающего   надежды
дворянина лет тридцати с  лишним, заслужившего доверие месье де  Лувуа  (что
было не так-то легко)  и имеющего  четкие инструкции, которыми он должен был
руководствоваться, чтобы положить конец пиратству.
     Для  месье  де  Сентонжа,  чье  материальное  положение  было отнюдь не
блестящим, это поручение оказалось неожиданной улыбкой фортуны, ибо, по мере
сил служа королю,  он нашел случай сослужить службу  и себе самому. Во время
своего пребывания  на Мартинике[3],  которое затянулось  значительно дольше,
чем этого требовала необходимость, шевалье  познакомился  с мадам де Вейнак,
молодой и красивой вдовой Омера де Вейнака,  влюбился  в  нее  с  быстротой,
возможной только под тропическим солнцем, и вскоре  женился на ней. Мадам де
Вейнак унаследовала от покойного мужа владения, составляющие примерно третью
часть  острова Мартиника, которые состояли из плантаций  сахара, пряностей и
табака, дающих  внушительный  годовой  доход.  Все  это  богатство  вместе с
вла