ы, сопровождая  их такими  же безобразиями, которыми он
позорил в Картахене (в этом Блад был теперь твердо уверен) нагло присвоенное
им имя прославленного вождя флибустьеров.
     Я не стану утверждать, что действия капитана Блада не были  результатом
гнева на незванного гостя, пытавшегося выхватить у него из-под носа  добычу,
ради которой он  столько трудился, но у меня нет ни  малейшего сомнения, что
его беспощадность была  вызвана  возмущением  бессовестным  самозванством  в
Картахене и подлостями,  совершенными  там от  его имени. Пиратская карьера,
навязанная ему судьбой, была сама по себе пятном на его репутации, и Блад не
мог  равнодушно  смотреть, как невесть  откуда взявшийся двойник  вместе  со
своей  бандой  безжалостных  мерзавцев  творил  гнусности,  прикрываясь  его
именем.
     Полный мрачной решимости и жажды справедливой мести, капитан Блад шагал
во   главе  маленькой   колонны  испанских  мушкетеров,  твердо  намереваясь
освободить город, захваченный  и оскверненный его двойником.  Звуки, которые
они услышали, подойдя к городским  воротам, подтвердили худшие предположения
Блада об образе действий этих бандитов.
     Корсарский   капитан,  ворвавшись   в   Сан-Хуан  и   убедившись,   что
сопротивление  задушено окончательно,  отдал  город  на  разграбление  своим
людям,  позволив  им  немного  "поразвлечься",  прежде  чем  они  перейдут к
основной  цели рейда --  захвату в  гавани кораблей с ценностями. Немедленно
вся  банда, укомплектованная  из отбросов  тюрем  всех  стран, разбилась  на
группы, которые ринулись в город, одержимые страстью разрушения, оставляя за
собой  убитых мирных жителей, изнасилованных женщин, ограбленные и сожженные
дома.
     Для  себя  лично капитан  оставил самый лакомый кусок. Вместе  с шестью
головорезами он ворвался в дом генералгубернатора, где скрылся дон Себастьян
после разгрома его злополучного ополчения.
     Захватив  в  плен  дона Себастьяна  и его хорошенькую  супругу, объятую
паническим  ужасом, капитан велел своим  провожатым заняться грабежом  дома.
Двоих он, однако, оставил при себе для помощи, которая  понадобится  ему при
грабеже особого  рода, коим  он намеревался заняться, пока остальные четверо
бандитов   будут  расхищать  имущество  губернатора  и  превосходные   вина,
привезенные им из Испании.
     Высокий,  смуглый  субъект,  выдававший  себя за капитана Блада  и  для
большего  сходства  нарядившийся  в  черный  с серебром костюм, бывший,  как
известно,   излюбленной   одеждой  знаменитого  флибустьера,   непринужденно
расселся в столовой  дона Себастьяна за длинным дубовым столом, положив ногу
на подлокотник кресла. Его  украшенная плюмажем шляпа съехала набекрень,  на
толстых губах змеилась плотоядная усмешка.
     Напротив него между двумя  головорезами  стоял дон Себастьян, одетый  в
рубашку и панталоны, без парика,  со связанными за спиной  руками.  Лицо его
смертельно побледнело, но в глазах светился вызов.
     В  высоком  кресле,  спиной  к одному  из  открытых  окон сидела  донья
Леокадия.  Ужас  парализовал  несчастную  женщину,  она находилась  на грани
умопомешательства.
     В руках  капитана был кусок  бечевки,  на  котором  он завязывал  узлы,
Насмешливым тоном он заговорил со своей жертвой на ломаном испанском языке.
     -- Значит, вы  не желаете  говорить, а? Вы надеетесь, что мне  придется
разобрать  лачугу  по  камешкам, прежде  чем  я  найду  то, что  мне  нужно?
Ошибаетесь, дорогой  идальго. Вы не только заговорите, вы вскоре запоете.  Я
уже позаботился о музыке.
     Он бросил бечевку с узлами на стол,  свистнув одному из бандитов, чтобы
он приступил к делу.  В тот же момент разбойник  с  гнусной усмешкой обвязал
веревку вокруг головы генерал-губернатора, вставив между бечевкой  и головой
серебряную ложку, взятую из буфета испанца.
     -- Погоди, -- приказал ему капитан.  -- Ну, дон губернатор, вы  знаете,
что с вами  произойдет, если вы не развяжете ваш упрямый язык и  не скажете,
где храните  деньги.  --  Он  сделал  паузу,  наблюдая  за  испанцем  из-под
прищуренных век и ядовито  усмехаясь. --  Если хотите, мы можем вставить вам
горящий фитиль между пальцами или прижечь пятки  раскаленным  железом. У нас
есть масса хитроумных способов возвращения немым дара речи. Выбирайте любой.
Но  запирательство  вам не поможет. Лучше признайтесь сразу, где  вы прячете
ваши дублоны.
     Но испанец молчал, высоко подняв голову, сжав губы и с ненавистью глядя
на своих палачей.
     Улыбка пирата сделалась угрожающей.
     -- Ну-ну, -- вздохнул он. --  Я  терпеливый человек. Даю вам  минуту на
размышление.  Одну минуту. Как  раз  то время,  которое мне понадобится  для
того,  чтобы выпить это. -- Налив себе темной малаги из серебряного кувшина,
он  залпом  осушил бокал и  грохнул им об  стол  с  такой  силой, что  ножка
отломалась. -- Вот так  я  переломаю тебе шею, испанское отродье, если ты не
прекратишь упрямиться. Ну, живо говори, где дублоны. Vamos, maldito[1]. А то
узнаешь, как шутить с доном Педро Сангре.
     Но в глазах дона Себастьяна продолжала светиться ненависть.
     -- Я и не знал,  что  вы  способны на такие  подлости. Я ничего  вам не
скажу, грязный пиратский пес.
     Дама внезапно зашевелилась и закричала, перемежая слова рыданиями:
  -- Умоляю тебя, Себастьян, ради Бога, скажи ему все! Отдай
ему все, что у нас есть. Разве это имеет значение?

     1 Скорей, проклятый! (исп.)

     -- Тем более  что на том  свете ваши  сокровища вам не  понадобятся, --
продолжал издеваться капитан. -- Лучше пощадите чувства вашей супруги. Вы не
согласны со  мной? --  Он в бешенстве  ударил кулаком  по столу.  -- Хорошо!
Выдавите