а и чем они помогли бы мне, если 
бы даже остались с нами? 
      Питт ничего не ответил, и капитан Блад, опустив руку на плечо друга, 
сказал: 
      -- Вижу, что сам понимаешь. Я возьму шляпу, трость и шпагу и отправлюсь 
на берег. Прикажи готовить шлюпку. 
      -- Ты отдаешь себя в лапы Бишопа! -- предупредил его Питт. 
      -- Ну, это мы еще посмотрим. Может быть, меня не так-то легко взять, как 
ему кажется. Я еще могу кусаться! -- И, засмеявшись, Блад ушел в свою каюту. 
      На этот смех Джереми Питт ответил ругательством. Несколько минут он стоял 
в нерешительности, а затем нехотя спустился по трапу, чтобы отдать распоряжение 
гребцам. 
      -- Если с тобой что-нибудь случится, Питер, -- сказал он, когда Блад 
спускался с борта корабля, -- то пусть Бишоп пеняет на себя. Эти пятьдесят 
парней сейчас, может быть, и равнодушны, но если нас обманут, то от их 
равнодушия и следа не останется. 
      -- Ну что со мной может случиться, Джереми? Не волнуйся! Обещаю тебе, что 
буду обратно к обеду. 
      Блад спустился в ожидавшую его шлюпку, хорошо понимая, что, отправляясь 
сегодня на берег, подвергает себя очень большому риску. Может быть, поэтому, 
ступив на узкий мол у невысокой стены форта, из амбразур которого торчали 
черные жерла пушек, он приказал гребцам ждать его здесь. Ведь могло случиться, 
что ему придется немедля возвращаться на корабль. 
      Он не спеша обогнул зубчатую стену и через большие ворота вошел во 
внутренний двор. Здесь бездельничало с полдюжины солдат, а в тени стены 
медленно прогуливался комендант форта майор Мэллэрд. Заметив капитана Блада, он 
остановился и отдал ему честь, как полагалось по уставу, но улыбка, ощетинившая 
его жесткие усы, была мрачнонасмешливой. Однако внимание Питера Блада было 
поглощено совсем другим. 
      Справа от него простирался большой сад, в глубине которого находился 
белый дом губернатора. На главной аллее сада, обрамленной пальмами и 
сандаловыми деревьями, он увидел Арабеллу Бишоп. Быстрыми шагами Блад пересек 
внутренний двор и догнал ее. 
      -- Доброе утро, сударыня! -- поздоровался он, снимая шляпу, и тут же 
протестующе добавил: -- Честное слово, безжалостно заставлять меня гнаться за 
вами в такую жару! 
      -- Зачем же вы тогда гнались? -- холодно спросила она и торопливо 
добавила: -- Я спешу, и, надеюсь, вы извините меня, что я не могу задержаться. 
      -- Вы совсем не спешили до моего появления, -- шутливо запротестовал он, 
и, хотя его губы улыбались, в глазах его появилось какое-то странное, жесткое 
выражение. 
      -- Но если вы заметили это, сэр, то меня удивляет ваша настойчивость. 
      Их шпаги скрестились. И не в привычках Блада было уклоняться от схватки. 
      -- Честное слово, вы могли бы как-то объясниться, -- заметил он. -- Ведь 
только ради вас я нацепил этот королевский мундир, и вам должно быть неприятно, 
что его носит вор и пират. 
      Она пожала плечами и отвернулась, чувствуя одновременно и обиду и 
раскаяние. Однако, опасаясь выдать свое раскаяние, она решила прикрыться обидой 
и заметила: 
      -- Я делаю все от меня зависящее. 
      -- Чтобы время от времени заниматься благотворительностью. -- И он 
попытался улыбнуться. -- Слава богу, признателен вам и за это. Я, может быть, 
беру на себя слишком много, но не могу забыть, что, когда я был только рабом на 
плантациях вашего дяди, вы относились ко мне с большей добротой. 
      -- Тогда вы имели основание на нее рассчитывать. В то время вы были 
просто несчастным человеком. 
      -- Ну, а кем же вы можете назвать меня сейчас? 
      -- Едва ли несчастным. Ваше счастье на морях стало пословицей. Были слухи 
и еще кое о чем: о вашем счастье и ваших успехах в других делах. 
      Она сказала это, вспомнив о мадемуазель д'Ожерон, и, если бы могла, тут 
же взяла бы свои слова обратно. Но Питер Блад и не придал им значения, совсем 
не поняв ее намека. 
      -- Да? Все это ложь, черт побери, и я могу это доказать вам. 
      -- Я даже не понимаю, к чему вам утруждать себя доказательствами, -- 
заметила она, чтобы выбить оружие у него из рук. 
      -- Для того, чтобы вы думали обо мне лучше. 
      -- То, что я думаю, сэр, должно очень мало вас трогать. 
      Это был обезоруживающий удар, и он, отказавшись от боя, принялся ее 
уговаривать: 
      -- Как вы можете говорить так, видя на мне мундир королевской службы, 
которую я ненавижу? Разве не вы сказали мне, что я могу искупить свою вину? Мне 
хочется только восстановить свое доброе имя в ваших глазах. Ведь в прошлом я не 
сделал ничего такого, чего мне следовало бы стыдиться. 
      Она не выдержала его пристального взгляда и опустила глаза. 
      -- Я... я не понимаю, почему вы так говорите со мной, -- сказала она уже 
не с той уверенностью, как раньше. 
      -- Ах так! Теперь вы не понимаете! -- воскликнул он. -- Тогда я скажу вам.
 
      -- О нет, не нужно! -- В ее голосе прозвучала подлинная тревога. -- Я 
сознаю все, что вы сделали, и понимаю, что вы хоть немного, но беспокоились за 
меня. Верьте мне, я очень признательна. Я всегда буду признательна вам... 
      -- Но если вы будете всегда думать обо мне, как о воре и пирате, то, 
честное слово,