у его католическим 
величеством королем Испании и английским королем -- мир, а дон Диего, ваш брат..
. -- Блад на мгновение запнулся. -- Полагаю, у меня нет необходимости что-либо 
добавлять. То, что вы услыхали о каком-то нападении, только слухи, вздорные 
слухи, не больше. Ваше высокопревосходительство прекрасно понимает это, не 
правда ли? 
      Его высокопревосходительство адмирал нахмурился. 
      -- Да, я понимаю, но... не все, -- сказал он задумчиво. 
      На какую-то долю секунды Бладом овладело беспокойство. Не вызвала ли его 
личность сомнений у этого испанца? Но разве по одежде и по языку кабальеро 
Педро Сангре не был настоящим испанцем и разве не стоял рядом с ним дон Эстебан,
 готовый подтвердить его историю? И прежде чем адмирал успел вымолвить хотя бы 
слово, Блад поспешил дать дополнительное подтверждение: 
      -- А вот здесь в лодке два сундука с пятьюдесятью тысячами песо, которые 
нам поручено доставить вашему высокопревосходительству. 
      Его высокопревосходительство даже подпрыгнул от восторга, а офицеры его 
внезапно заволновались. 
      -- Это выкуп, полученный доном Диего от губернатора Барба... 
      -- Ради бога, ни слова больше! -- воскликнул адмирал. -- Я ничего не 
слышал... Мой брат желает, чтобы я доставил для него эти деньги в Испанию? 
Хорошо! Но это дело семейное. Оно касается только моего брата и меня. Сделать 
это, конечно, можно. Но я не должен знать... -- Он смолк. -- Гм! Пока будут 
поднимать на борт эти сундуки, прошу ко мне на стаканчик малаги, господа. И 
адмирал в сопровождении четырех офицеров и монаха, специально приглашенных для 
этого случая, направился в свою каюту, убранную с королевской роскошью. 
      Слуга, разлив по стаканам коричневатое вино, удалился. Дон Мигель, 
усевшись за стол, погладил свою курчавую острую бородку и, улыбаясь, сказал: 
      -- Пресвятая дева! У моего брата, господа, предусмотрительнейший ум. Ведь 
я мог бы неосторожно посетить его на корабле и увидеть там такие вещи, которые 
мне, как адмиралу Испании, было бы трудно не заметить. 
      Эстебан и Блад тут же с ним согласились. Затем Блад, подняв стакан, выпил 
за процветание Испании и за гибель идиота Якова, сидящего на английском 
престоле. Вторая половина его тоста была вполне искренней. 
      Адмирал рассмеялся: 
      -- Синьор! Синьор! Жаль, нет моего брата. Он обуздал бы ваше 
неблагоразумие. Не забывайте, что его католическое величество и король Яков -- 
добрые друзья, и, следовательно, тосты, подобные вашим, в этой каюте, 
согласитесь, неуместны, но, поскольку такой тост уже произнесен человеком, у 
которого есть особые причины ненавидеть этих английских собак, мы, конечно, 
можем выпить, господа, но... неофициально. 
      Все громко рассмеялись и выпили за гибель короля Якова с еще большим 
энтузиазмом, поскольку тост был неофициальным. Затем дон Эстебан, беспокоясь за 
судьбу отца и помня, что страдания его затягивались по мере их задержки здесь, 
поднялся и объявил, что им пора возвращаться. 
      -- Мой отец торопится в Сан-Доминго, -- объяснил юноша. -- Он просил меня 
прибыть сюда только для того, чтобы обнять вас, дорогой дядя. Поэтому прошу 
вашего разрешения откланяться. 
      Адмирал, разумеется, не счел возможным их задерживать. 
      Подходя к веревочному трапу, Блад тревожно взглянул на матросов 
"Энкарнасиона", которые, перегнувшись через борт, болтали с гребцами шлюпки, 
качавшейся на волнах глубоко внизу. Поведение гребцов, однако, не вызывало 
оснований для беспокойства. Люди из команды "Синко Льягас", к счастью для себя, 
держали язык за зубами. 
      Адмирал попрощался с Эстебаном нежно, а с Бладом церемонно: 
      -- Весьма сожалею, что нам приходится расставаться с вами так скоро, дон 
Педро. Мне хотелось бы, чтобы вы провели больше времени на "Энкарнасионе". 
      -- Мне, как всегда, не везет, -- вежливо ответил Блад. 
      -- Но льщу себя надеждой, что мы вскоре встретимся, кабальеро. 
      -- Вы оказываете мне высокую честь, дон Мигель, -- церемонно ответил Блад.
 -- Она превышает мои скромные заслуги. 
      Они спустились в шлюпку и, оставляя за собой огромный корабль, с 
гакаборта которого адмирал махал им рукой, услыхали пронзительный свисток 
боцмана, приказывающий команде занять свои места. Еще не дойдя до "Синко 
Льягас", они увидели, что "Энкарнасион", подняв паруса и делая поворот оверштаг 
[45], приспустил в знак прощания флаг и отсалютовал им пушечным выстрелом. 
      На борту "Синко Льягас" у кого-то (позже выяснилось, что у Хагторпа) 
хватило ума ответить тем же. Комедия заканчивалась, но финал ее был неожиданно 
окрашен мрачной краской. 
      Когда они поднялись на борт "Синко Льягас", их встретил Хагторп. Блад 
обратил внимание на какоето застывшее, почти испуганное выражение его лица. 
      -- Я вижу, что ты уже это заметил, -- тихо сказал Блад. 
      Хагторп понимающе взглянул на него и тут же отбросил мелькнувшую в его 
мозгу мысль: капитан Блад явно не мог знать о том, что он хотел ему сказать. 
      -- Дон Диего... -- начал было Хагторп, но затем остановился и как-то 
странно посмотрел на Блада. 
      Дон Эстебан перехватил взгляды, какими обменялись Хагторп и Блад, 
побледнел как полотно и бросился к ним. 
      -- Вы не сдержали слова, собаки? Что вы сделали с отцом? -- закричал он, 
а шестеро испанцев, стоявших позади него, громко зароптали. 
      -- Мы не нарушали обещания, -- решительно ответил Хагторп, и ропот сразу 
умолк. -- В этом не было никакой необходимости. Дон Диего умер еще до того, как 
вы подошли к "Энкарнасиону". 
      Питер Блад продолжал молчать. 
      -- Умер? -- рыдая, спросил Эстебан. -- Ты хочешь сказать, что в