нежности. Дабы явственнее выказать эту нежность, он прибегнул к присущей 
шотландцам манере объясняться.
– Нет стыда для львенка, если его укротит старый лев, готовый всю кровь до 
последней капли отдать за того же львенка, потому что видит в нем главу рода. 
Если Мак Дайармид раздражен против своего благодетеля, против того, кто научил 
его владеть оружием… тогда это очень просто: пусть он отомстит.
И с этими словами Эван расстегнул жилет и, обнажив грудь, подал молодому 
человеку шотландский кинжал.
Рука Мак Дайармида сжала рукоятку кинжала. Он смотрел на спокойно стоявшего 
перед ним Эвана Роя.
– Коли! – крикнул Эван. – Глава рода имеет право жизни и смерти над членами 
своего рода!
Молодой человек выпрямился; все тело его нервически дрожало. Он колебался. 
Наконец, бросив кинжал, он глубоко вздохнул.
– Нет мужчины, которому я уступил бы, но ты, Эван Рой, для меня не мужчина. Дай 
мне стакан виски. Уверяю тебя, что мне это не принесет вреда.
– Нет, я не дам виски, – ответил решительно шотландец. – В роду твоего отца 
умеют пить и не терять рассудка, но в тебе много от матери, а люди ее племени 
никогда не могли оставаться джентльменами в обществе бутылки.
– Да, но я обещаю тебе не пить лишнего, – протестовал молодой человек.
– Слыхали мы эту песню. Ведь вот точно такие же обещания давал Большой Орел, 
обращаясь к твоему отцу, когда мы вели с ним торговлю мехами. А как выпьет, 
бывало, так за лишний стакан виски готов отдать своих жен, детей, оружие, 
лошадей, – одним словом, все! Что же сталось с этим грозным вождем, знаменитым 
военачальником?.. Он умер как собака в бедном шалаше, всеми брошенный, и никто 
не пожалел его… кроме дочери, сделавшейся впоследствии почтенной супругой Мак 
Дайармида…
– И моей уважаемой матерью, – с живостью сказал молодой человек. – Не забывай 
этого, Эван Рой! Вы так гордитесь нашей европейской кровью, что кровь индейца 
не ставите ни во что. А между тем, дом, землю, состояние, – разве не от племени 
моей матери я все это получил?.. Разве не индейцы отдавали все эти сокровища в 
обмен на яд, которым наделял их мой отец? За бочонок виски давали от двухсот до 
трехсот буйволовых шкур, и тот, кого ты называешь главою дворянского рода, для 
них был не что иное как разоритель и торгаш. Я повторяю: все, что находится 
здесь, досталось мне от матери, и если проклятие моего племени тяготеет надо 
мною – я тоже буду пить… Жоэ, виски!..
Голос его принял какое-то особенное дикое выражение и гулко раздался по 
безмолвному дому.
Жоэ и не думал идти на грозный зов, но тут послышалось шуршание шелкового 
платья, и на пороге появилась прелестная девушка.
– Милый брат, наконец ты здесь! – воскликнула она, бросаясь на шею Мак 
Дайармиду.
Гнев молодого человека мгновенно исчез. Он горячо поцеловал сестру и, немного 
отступя, долго любовался ею.
Это была худенькая бледная девушка с большими черными глазами и черными как 
уголь волосами, при этом очень красивая. Округлость фигуры и выдающиеся скулы 
делали ее моложе, чем она была, а блеск зубов и матовая белизна кожи придавали 
лицу какое-то особенное выражение кротости и доброты. Подчиняясь капризам моды, 
девушка была одета в платье из богатой лионской материи, но покрой платья 
напоминал национальный индейский, а на голове, по индейскому обычаю, был яркий 
шелковый фуляр, прикрепленный золотым обручем.
– Дочь Утра, – сказал ей молодой человек глухим голосом, – все кончено, сестра: 
Мак Дайармид никогда не поведет белых воинов в сражение. Они обесчестили твоего 
брата, они разбили безвозвратно все надежды, которые он питал относительно 
улучшения судьбы своего племени… Мы покинем этот город… Напрасно мы когда-то 
променяли родные шалаши на эти каменные палаты. Белые люди и красные люди не 
могут жить друг подле друга!.. Вернемся в пустыню… на нашу настоящую родину… 
там нет, по крайней мере, обмана!..
Дочь Утра сложила руки на груди с покорностью, свойственной индейским девушкам.
– Мой брат, ты вождь племени эшипетов, – сказала она, опустив глаза. – Долг 
женщины исполнять приказания воина. Я готова.
– А мать? – спросил он.
– Она ждет тебя у себя, – ответила девушка и пошла впереди брата.
Они шли по коридору, убранному пиками и, как весь дом, ярко освещенному, 
несмотря на поздний час. Дойдя до запертой двери, они услышали глухие и 
монотонные звуки, будто колыбельной песни.
Мак Дайармид с сестрой остановились и прислушались.
– Бедная мать! – прошептал он. – Она напевает «песню вождя» в честь моего 
возвращения. Подожди меня здесь…
И он один вошел в комнату.



Глава 4. ФОРТ ЛУКУТ

– Уверяю вас, мой друг, что военный дух слабеет! И это началось уже давно. Даю 
сроку не более десяти лет, и у Союза не будет армии, то есть армии, достойной 
этого названия!
Так говорил старый, толстый широкоплечий офицер с красным, как сырой ростбиф, 
лицом и седыми, торчащими как щетина, усами.