|
нежности. Дабы явственнее выказать эту нежность, он прибегнул к присущей
шотландцам манере объясняться.
– Нет стыда для львенка, если его укротит старый лев, готовый всю кровь до
последней капли отдать за того же львенка, потому что видит в нем главу рода.
Если Мак Дайармид раздражен против своего благодетеля, против того, кто научил
его владеть оружием… тогда это очень просто: пусть он отомстит.
И с этими словами Эван расстегнул жилет и, обнажив грудь, подал молодому
человеку шотландский кинжал.
Рука Мак Дайармида сжала рукоятку кинжала. Он смотрел на спокойно стоявшего
перед ним Эвана Роя.
– Коли! – крикнул Эван. – Глава рода имеет право жизни и смерти над членами
своего рода!
Молодой человек выпрямился; все тело его нервически дрожало. Он колебался.
Наконец, бросив кинжал, он глубоко вздохнул.
– Нет мужчины, которому я уступил бы, но ты, Эван Рой, для меня не мужчина. Дай
мне стакан виски. Уверяю тебя, что мне это не принесет вреда.
– Нет, я не дам виски, – ответил решительно шотландец. – В роду твоего отца
умеют пить и не терять рассудка, но в тебе много от матери, а люди ее племени
никогда не могли оставаться джентльменами в обществе бутылки.
– Да, но я обещаю тебе не пить лишнего, – протестовал молодой человек.
– Слыхали мы эту песню. Ведь вот точно такие же обещания давал Большой Орел,
обращаясь к твоему отцу, когда мы вели с ним торговлю мехами. А как выпьет,
бывало, так за лишний стакан виски готов отдать своих жен, детей, оружие,
лошадей, – одним словом, все! Что же сталось с этим грозным вождем, знаменитым
военачальником?.. Он умер как собака в бедном шалаше, всеми брошенный, и никто
не пожалел его… кроме дочери, сделавшейся впоследствии почтенной супругой Мак
Дайармида…
– И моей уважаемой матерью, – с живостью сказал молодой человек. – Не забывай
этого, Эван Рой! Вы так гордитесь нашей европейской кровью, что кровь индейца
не ставите ни во что. А между тем, дом, землю, состояние, – разве не от племени
моей матери я все это получил?.. Разве не индейцы отдавали все эти сокровища в
обмен на яд, которым наделял их мой отец? За бочонок виски давали от двухсот до
трехсот буйволовых шкур, и тот, кого ты называешь главою дворянского рода, для
них был не что иное как разоритель и торгаш. Я повторяю: все, что находится
здесь, досталось мне от матери, и если проклятие моего племени тяготеет надо
мною – я тоже буду пить… Жоэ, виски!..
Голос его принял какое-то особенное дикое выражение и гулко раздался по
безмолвному дому.
Жоэ и не думал идти на грозный зов, но тут послышалось шуршание шелкового
платья, и на пороге появилась прелестная девушка.
– Милый брат, наконец ты здесь! – воскликнула она, бросаясь на шею Мак
Дайармиду.
Гнев молодого человека мгновенно исчез. Он горячо поцеловал сестру и, немного
отступя, долго любовался ею.
Это была худенькая бледная девушка с большими черными глазами и черными как
уголь волосами, при этом очень красивая. Округлость фигуры и выдающиеся скулы
делали ее моложе, чем она была, а блеск зубов и матовая белизна кожи придавали
лицу какое-то особенное выражение кротости и доброты. Подчиняясь капризам моды,
девушка была одета в платье из богатой лионской материи, но покрой платья
напоминал национальный индейский, а на голове, по индейскому обычаю, был яркий
шелковый фуляр, прикрепленный золотым обручем.
– Дочь Утра, – сказал ей молодой человек глухим голосом, – все кончено, сестра:
Мак Дайармид никогда не поведет белых воинов в сражение. Они обесчестили твоего
брата, они разбили безвозвратно все надежды, которые он питал относительно
улучшения судьбы своего племени… Мы покинем этот город… Напрасно мы когда-то
променяли родные шалаши на эти каменные палаты. Белые люди и красные люди не
могут жить друг подле друга!.. Вернемся в пустыню… на нашу настоящую родину…
там нет, по крайней мере, обмана!..
Дочь Утра сложила руки на груди с покорностью, свойственной индейским девушкам.
– Мой брат, ты вождь племени эшипетов, – сказала она, опустив глаза. – Долг
женщины исполнять приказания воина. Я готова.
– А мать? – спросил он.
– Она ждет тебя у себя, – ответила девушка и пошла впереди брата.
Они шли по коридору, убранному пиками и, как весь дом, ярко освещенному,
несмотря на поздний час. Дойдя до запертой двери, они услышали глухие и
монотонные звуки, будто колыбельной песни.
Мак Дайармид с сестрой остановились и прислушались.
– Бедная мать! – прошептал он. – Она напевает «песню вождя» в честь моего
возвращения. Подожди меня здесь…
И он один вошел в комнату.
Глава 4. ФОРТ ЛУКУТ
– Уверяю вас, мой друг, что военный дух слабеет! И это началось уже давно. Даю
сроку не более десяти лет, и у Союза не будет армии, то есть армии, достойной
этого названия!
Так говорил старый, толстый широкоплечий офицер с красным, как сырой ростбиф,
лицом и седыми, торчащими как щетина, усами.
|
|