Без сомнения, он не мог без зависти смотреть на влияние, обретенное так быстро 
Золотым Браслетом, и ему хотелось помешать принятию окончательного решения. С 
этой-то целью он прибегнул к хитрости, всегда ему удававшейся, и так начал свою 
речь:
– Мудрость наших отцов гласит: «Поверни язык три раза, прежде чем начнешь 
говорить!» – проговорил он громовым басом, похожим на рычание зверя. – 
Черноногие – великий народ. Союз с ними – желательное дело. Но прежде чем 
принять этот союз, я предлагаю, по завету отцов наших, подумать и взвесить, – 
ведь только детям простительно нетерпение, – а потому я предлагаю, по примеру 
предков, разойтись по своим шалашам и сосредоточить свои мысли, а собрание 
совета отложить до заката солнца. Я кончил.
Прошло несколько минут; никто не возражал против предложения Медведя, и оно 
оказалось принятым.
Старейшины захлопали в ладоши. Воины запахнули свои покрывала и молча разошлись 
в разные стороны.
Мак Дайармид, понимая, как важно соблюдение обычая и подчинение ему, тоже 
направился в свой шалаш. Эван Рой собирался уже последовать за ним, как вдруг 
внимание его было привлечено появившимися недалеко от лагеря всадниками.
И в самом деле, у крайнего шалаша группа индейцев окружила четырех всадников; 
приглядевшись, Эван Рой увидел, что это были белые.
Он не особенно удивился этому: он знал, что индейцы, хотя и признанные 
правительством враждебными, часто принимали у себя английских купцов, с 
которыми и поддерживали добрые отношения. Но, приблизившись, он узнал, что это 
были не купцы. Один из них был в платье священника, двое, казалось, были просто 
обитателями равнины, а четвертый – Эван Рой едва верил своим глазам – был в 
мундире драгунского подпоручика.
Индейцы, толпившиеся вокруг вновь прибывших, отнеслись к ним не особенно 
дружелюбно; вид белого офицера привел их в негодование. Только что прошедший 
совет освежил в их памяти все обиды, причиненные белыми индейцам, и это усилило 
враждебное настроение толпы.
Вот почему священник очень обрадовался приближению Эвана Роя.
– Милостивый государь, – закричал миссионер, – желаю вам здравствовать! Я 
—смиренный Смитфилд из Шейкама… Меня уверяли, что даже самые дикие племена 
примут меня благосклонно. А между тем, смотрите: я целиком в вашей власти, и 
никто еще не сказал мне приветливого слова.
– Вы должны были предупредить о вашем прибытии, – холодно возразил Эван Рой. – 
Вы знаете, что в степи каждого бледнолицего встречают как врага… А что за 
господа вас сопровождают?
– Как видите, офицер, – он желает переговорить с вождем племени черноногих, – и 
наши два проводника… Мы будем очень вам благодарны, сударь, если вы примете нас 
под свое покровительство.
– Вы привезли подарки вождям и старейшинам племен? – спросил Эван.
– Конечно, подарки сложены и навьючены вот на этого мула.
– А знаете ли вы язык нашего племени?..
– Несколько слов. В этом нам придется положиться на господина Фардо, одного из 
наших проводников. – При этом он любезным жестом указал в сторону Красавца 
Билля.
Горец подозрительно посмотрел на него. Надо признать, что наружность Красавца 
Билля говорила сама за себя и не в его пользу, и индейцы уже стали посмеиваться 
над ним, обмениваясь нелестными замечаниями.
Эван через пятое на десятое понимал, о чем говорили индейцы, понимали индейскую 
речь и люди равнины. Что касается священника, то, чем больше он всматривался в 
окружавшие его лица, тем меньше он чувствовал себя в безопасности.
– Милостивый государь, – сказал он, обращаясь к Эвану, – не будете ли вы так 
добры перевести мне, что говорят эти люди про нас?
– Пока они лишь смеются над вами, – озабоченно сказал Эван, – но я не удивлюсь, 
если спустя немного времени вам, к примеру, запустят в голову камнем. Они 
говорят, что вы приехали с вражеской стороны, а это, предупреждаю вас, может 
дурно кончиться.
В эту минуту проводники, стоявшие до сих пор неподвижно и спокойно, бросились к 
лошадям и вскочили в седла.
– Эти негодяи собираются наброситься на нас, господин Мигюр! – сказал Чарлей 
Колорадо. – Нам следует укрыться в их священную палатку, или мы погибли. Нельзя 
терять ни минуты. Эти дикари нас растерзают…
И в самом деле, со всех сторон к ним сбегались женщины с угрожающими криками. 
Мэггер и двое его проводников не мешкая пришпорили лошадей и поскакали к 
священной палатке, а Франк Армстронг медленно приблизился к горцу и сказал ему:
– Я узнал вас, Эван Рой. Мак Дайармид должен быть здесь – проводите меня к нему,
 это мой лучший друг.
Удивленный Рой отстранил женщин, готовых напасть на чужака, и взял под уздцы 
его лошадь.
– Кто бы вы ни были – мне все равно, – сказал он. – Для меня довольно знать, 
что вы друг Мак Дайармида, и я провожу вас к нему хоть через ад, коли вам нужно 
его видеть.
Толпа расступилась, видя, что они направились к шалашу Мак Дайармида. Только 
один индеец по прозвищу Рубленый, с огромным шрамом на лице, встал им поперек 
дороги.
– Кто ты такой, – спросил он горца, – что берешься провожать чужого человека в 
наш лагерь? Это наш враг. Он принадлежит нашим женщинам, и они имеют право 
побить его камнями…