предавался своим бесчисленным фантазиям.
Как бы там ни было, но молодой Мак Дайармид, чуждый света, воспитанный 
учителями в тиши родительского дома, вдруг очутился в военной академии 
Вест-Пойнта среди толпы в пятьсот человек, очутился в ней с инстинктами 
шотландской, французской и индейской пород, с бронзовым лицом, предрассудками 
горца и дикаря, непомерной гордостью и честолюбивыми детскими замыслами.
Он говорил уже на четырех языках, знал отлично древнюю историю и историю Европы.
 Но истории Америки он не знал и только здесь принялся с жаром изучать историю 
того народа и той страны, которые были ему родными по матери. Он узнал, какой 
сердечный прием оказали индейцы тем первым набожным пришельцам, потомки которых 
за последующие пятьсот лет отняли все достояние у коренных жителей страны и 
постоянно преследовали и изводили их без всякой жалости. Он изучил карту 
Северной Америки, всю покрытую туземными названиями, и узнал, что из коренных 
жителей, бывших всего сто лет тому назад счастливыми обладателями всего 
пространства между рекой Миссисипи и Атлантикой, не осталось ни одного племени. 
Он умилился, читая о том, как племя деминогов долгое время в уголке Флориды 
боролось против могущественной державы белых. Он узнал, что это сопротивление 
кончилось плачевно только благодаря поступку одного из белых офицеров. Поступок 
этот, прославленный как образец «высшей политики», заключался в том, что офицер,
 пригласив сорок старейших индейцев этого племени к себе якобы на совещание, 
изменнически захватил их в плен. Мак Дайармид узнал также, что этот офицер за 
«мастерскую выходку» был награжден правительством. Наконец, он перелистал всю 
летопись этой отчаянной борьбы и всюду он видел со стороны белых нарушение 
мирных договоров, жестокость, вероломство и беспощадное уничтожение племен, 
единственная вина которых заключалась в том, что они существовали.
И тогда он воспылал сочувствием к этим несчастным «змеям равнин», как называли 
индейцев их соседи. Все существо его было возмущено, и он спрашивал себя, не 
лежит ли на нем обязанность и долг исправить эту ужасную несправедливость.
Однажды во время каникул, которые он проводил дома, ему попалась в руки история 
Канады, и он узнал, что французы были гораздо справедливее и человечнее по 
отношению к туземным народам, что они их цивилизовывали, а не истребляли. Он 
узнал также, что и англичане, овладев этой страной, следовали в ней миролюбивой 
тактике своих предшественников, и что там индейцы и белые живут в добром 
согласии, в ожидании полного слияния своего в одно племя. «Отчего же не то в 
Соединенных Штатах?» – спрашивал он себя.
Эти грустные размышления бросили в его душу первые зерна великого проекта, над 
которым он теперь работал. Обида и несправедливость, лично ему причиненные, 
дали делу последний толчок.
Образовать один великий союз из всех туземцев, рассеянных по северу Соединенных 
Штатов, вовлечь их в войну за независимость и в виде награды добиться, наконец, 
их полного освобождения – вот была его мечта.
Он познакомился с некоторыми из степных вождей. Это были все храбрые люди, 
верные данному слову, беззаветно дорожащие своей честью, – одним словом, они 
были гораздо выше и нравственнее многих белых…
Перед глазами Мак Дайармида стоял пример Александра Македонского, Ганнибала и 
других полководцев, делавших чудеса с горсткой храбрецов…
Короче, он видел свое призвание в том, чтобы стать во главе движения и 
восстания, и бросился в эту опасную игру очертя голову.
Кто, признающий вечную правду и справедливость, осудит его?



Глава 13. В ЛАГЕРЕ СИУКСОВ

По мере того как Мак Дайармид и Эван Рой приближались к правому берегу реки, до 
них доходили более и более отчетливо глухой шум и движение в лагере индейцев, и,
 наконец, этот шум превратился в ясный и громкий говор и восклицания 
краснокожих.
Деревня, до того времени тихая и спокойная, сделалась вдруг центром какой-то 
оживленной сцены. Сотни людей выходили из шалашей, и некоторые из них, увидев 
приближающуюся лодку, спешили на берег навстречу вождю.
Индейцы эти выглядели очень благополучно. Не было между ними забитых и 
приниженных, не было и оборванцев, какие встречались подле форта Лукут. 
Индейские женщины в этом селении были прилично одеты в платья из замши; их 
блестящие косы висели по обеим сторонам лица. Мужчины в охотничьих куртках, на 
голове – убор с перьями и галуном, на ногах штиблеты и мокасины с кистями.
Ступив на берег, Мак Дайармид жестом, полным величия, запахнул свой плащ и 
направился в сопровождении Эвана в лагерь.
Индейцы встретили его с тем почтительным любопытством, которое само по себе уже 
доказывало, какой авторитет он приобрел между ними.
Лагерь занимал несколько десятин земли. Посередине возвышалась палатка со 
свободным пространством вокруг: это напоминало больше странствующий цирк, чем 
залу, предназначенную для заседаний совета старейшин. Вся разница состояла в 
том, что стены палатки вместо полотна были из буйволовых кож, сшитых шерстью 
внутрь; наружная сторона была выкрашена белой краской, и на ней художник-индеец 
намалевал разные фантастические сцены: тут были вперемежку и мифические 
чудовища, и люди, и птицы, и звери.
Палатка эта, лишенная всякого убранства внутри, что было видно из-за широко 
открытого полога, была священным местом у племени дакота: там происходили 
различные предварительные церемонии, в настоящую минуту, например – большая