произведенные офицеры получили назначения и навсегда оставили ружье, будку и 
стояние на часах.
Праздник в полном разгаре; на блестящем паркете бальной залы военной школы 
кружатся пары вальсирующих под звуки «Девы Дуная». Так, по крайней мере, назвал 
вальс поручик армии Мерилл, только что вернувшийся из шестимесячного отпуска в 
Европу.
Офицеры в полной парадной форме и кадеты толкутся подле роя прелестных барышень 
в платьях с белыми крылышками; их оживленные взоры и возбужденные разговоры 
ясно говорят о жгучем интересе, который они питают к эполетам и золотому шитью.
У входной двери террасы столпились бедные кадеты первого курса, которым не 
позволено даже входить в залу, и они, стоя у дверей, напоминают дежурных 
пожарных в кулисах театра.
Среди этих кадетов, в той же кулисе, можно узнать при свете июньской луны 
нашего старого знакомого, красавца Мак Дайармида; он в штатском платье, потому 
что вышел сегодня из академии без офицерского чина.
Он в припадке бешенства грызет потухшую сигару и, произнося угрозы, кажется, 
готов на какую-нибудь крайнюю выходку.
Но вот музыка замолкла, танцы прекратились; все спешат покинуть душную залу и 
подышать свежим воздухом на террасе и у цветников. Кадеты, как спугнутые птицы, 
рассыпались; Мак Дайармид остался в числе немногих и смотрел на выходящих из 
залы.
Молодой кавалерийский офицер, покручивая светлые усики, выходит из залы под 
руку со своей дамой; он грустно удивлен при виде Мак Дайармида и обменивается с 
ним хотя быстрым, но в то же время очень дружеским поклоном.
– Какая прелесть этот офицер! – говорит кто-то в толпе.
– Да, этого никто не может отрицать, – подтвердил с живостью Мак Дайармид. – 
Армстронг работяга и джентльмен. Жаль, нельзя того же сказать обо всех его 
товарищах. Между ними вообще есть один… да вот он, налицо!
Мак Дайармид замолчал на полуслове, увидав двух офицеров, спускавшихся по 
ступенькам в сопровождении пожилого господина в штатском платье; судя по 
походке и фигуре, надо было полагать, что этот штатский – важная особа. Все 
трое направлялись к зданию штаба. Не было сомнения в том, что Мак Дайармид в 
этой группе увидел человека, которого искал, так как лицо его приняло свирепое 
выражение, и с языка сорвалось проклятие.
Все трое повернули за угол дома; Мак Дайармид бросился было за ними, но кто-то 
удержал его за руку.
– Куда ты так спешишь? – послышался вопрос.
Мак Дайармид гневно обернулся и очутился лицом к лицу с маленьким коренастым 
господином; из-под соломенной шляпы виднелось некрасивое лицо с выдающимися 
скулами, глубокими глазными впадинами и рыжей бородой.
– Это ты, Эван Рой? – сказал молодой человек, пытаясь вырваться из державших 
его рук. – Пусти меня… Мне нужно отомстить за мою честь!.. Негодяй, который 
сделал подлый донос на меня, разрушил мою карьеру и погубил все надежды… здесь, 
передо мной… Пусти меня!
– Не пущу… скорее сам пойду с тобой!.. – И, говоря это, он взял под руку Мак 
Дайармида и тот волей-неволей должен был идти с ним.
Из немногих слов, произнесенных с неподражаемым акцентом, легко можно было 
узнать в том человеке шотландца. Идя под руку, он продолжал уговаривать Мак 
Дайармида, вставляя в свою речь выражения не столько глубокомысленные, сколько 
энергичные.
– Нет сомнения, что когда Мак Дайармид говорит об отмщении поруганной чести, то 
все родные должны следовать за ним. И это, конечно, сделает Эван Рой, пока ноги 
его носят… Но в чем дело?.. Что именно возбуждает такой гнев главы нашего рода?.
.
Теперь они тоже завернули за угол и могли видеть впереди на дороге тех трех 
господ, которых преследовал Мак Дайармид.
– Ты знаешь, за что, из-за каких пустяков я был выгнан из школы, Эван Рой? – 
спросил Мак Дайармид своего родственника, с трудом сдерживая бешенство.
– О, это нетрудно угадать! Вероятно, эти пентюхи профессора не хотели и не 
умели понять характера настоящего джентльмена, благородного главы рода, – 
произнес Эван с презрением. – А между тем, позвольте узнать, где была эта 
академия Вест-Пойнта в то время, когда Мак Дайармиды пришли из Трои с Брутом 
Старшим и обосновались на берегах Альбиона? А дело в том, что многое на свете 
переменилось, и ваша хваленая Америка – совсем не место для джентльмена.
Мак Дайармид грустно улыбнулся.
– Да я не на Америку и жалуюсь, мой милый Эван Рой. Ты забываешь, что это мое 
настоящее отечество, – отечество, которое я люблю всеми силами души моей. Я 
ненавижу только вот этого человека, который идет там перед нами, среди двух 
других, который, как я уже сказал, и есть причина гибели всех моих мечтаний, 
всех усилий, работы четырех лет! Ты, Эван Рой, знаешь, что в моих честолюбивых 
замыслах личность моя была ни при чем. Достигнуть освобождения индейского 
племени, – племени, к которому принадлежит моя мать, – от проклятия, 
тяготеющего над ним; избавить его от унижения, на которое оно обречено 
бессердечной политикою, преследующей одну цель – извести его; сделаться его 
защитником, уполномоченным ходатаем перед белыми, – вот задача моей жизни. 
Чтобы слово мое имело вес и было выслушано, я старался составить себе имя среди 
белых. Я уже подходил если не к самой цели, то по крайней мере к той ступени, 
которая могла меня приблизить к цели, так как, по мнению всех моих учителей, я 
имел право рассчитывать на одну из первых вакансий по производству. И вот, Эван,
 этот человек, этот поручик Корнелиус Ван Дик, как мне сказали, который никогда