что арапахо сочли его мертвым.
Однако ни одна из ран не была особенно тяжелой, и можно было надеяться, что он 
поправится. Подняв несчастного со всеми возможными предосторожностями, мы 
отнесли его к холму.
Арапахо побросали все свои вещи и снаряжение, в том числе одеяла и бизоньи 
шкуры. Из них мы соорудили мягкое ложе в тени фургона, положили на него нашего 
товарища и перевязали как умели его раны.
Исчезновение О'Тигга объяснялось просто. Он только притворился мертвым, понимая,
 что индейцы считают его убитым. Ирландец лежал, боясь сделать малейшее 
движение, а воины, занятые своими делами, не обращали никакого внимания на его 
неподвижное тело. Совершенно случайно в беспамятстве он закрыл лицо руками, а 
затем, придя в сознание и сообразив, что в таком положении ему легче 
притворяться мертвым, продолжал сохранять ту же позу. Однако сквозь пальцы ему 
удавалось наблюдать за всем, что происходило на равнине; индейцы же и не 
подозревали, что он жив!
Положение ирландца было ужасно. Время от времени мимо него проходили, шатаясь, 
пьяные арапахо, и в любой момент кто-нибудь из них мог проткнуть его копьем, 
хотя бы просто для того, чтобы еще раз поиздеваться над трупом бледнолицего. 
Когда наступила ночь и холодный воздух немного восстановил его силы, у него 
появилась смутная надежда на спасение. Индейцы, сидевшие вокруг костров, 
по-прежнему не обращали на него внимания, и, когда совсем стемнело, он пополз к 
реке. Его гнали туда нестерпимые муки жажды; кроме того, он надеялся спрятаться 
там. Больше часа пришлось ему ползти, чтобы достичь берега, но он наконец 
добрался до воды и укрылся под ивами, где мы его и нашли. Вот так – почти чудом 
– ему удалось спастись.
Словно для того, чтобы подтвердить постоянное чередование в жизни грустного и 
веселого, слез и смеха, трагедия сменилась фарсом. Наш разговор неожиданно был 
прерван забавным эпизодом. К фургону подъехал Арчилети и, остановившись, 
устремил глаза на какой-то предмет, лежавший в траве. Это был цилиндр Верного 
Глаза, о котором уже упоминалось. Пристально поглядев на него, мексиканец 
соскользнул с коня, подошел, ковыляя, к шляпе и поднял ее. Затем, злобно 
выругавшись, он швырнул цилиндр на землю и начал топтать его ногами, словно 
ядовитую змею.
– Эй ты, там! – заорал Верный Глаз. – Ты что, с ума сошел? Ты же топчешь мою 
шляпу, желтопузый дурак!
– Вашу шляпу? – отозвался траппер с презрением. – Черт возьми, сеньор! 
Постыдились бы носить эту дрянь. Брр!..
– А чем же цилиндр хуже всякой другой шляпы?
– Будь он проклят! – продолжал мексиканец, отвязывая свою деревянную ногу от 
пояса и колотя ею по цилиндру. – Если бы не это мерзкое изобретение, нам, 
бедным трапперам, жилось бы лучше. Карамба! Из-за него бобровые шкуры 
подешевели. А ведь всего десять лет назад мы выручали шесть песо за каждую! 
Только подумать – шесть песо! У, проклятый!
С этим восклицанием разъяренный мексиканец еще раз ударил многострадальный 
цилиндр своей деревяшкой и, с презрением отбросив его носком сапога, заковылял 
к лошади.
Верный Глаз собрался было вспылить, но я тотчас же успокоил его, объяснив ему, 
почему трапперы так ненавидят цилиндры, которые, как они считают, их разорили.
– Ну и черт с ней, с этой шляпой, – сказал Верный Глаз. – Это цилиндр нашего 
маркитанта. Видите ли, капитан, уходя из форта, мы так торопились, что я не 
успел захватить мою старую фуражку. Вот как он попал ко мне. – И, обращаясь к 
трапперу, он добавил: – Может, сударь, вам эта шляпа больше понравится?
Верный Глаз поднял с земли украшенный яркими перьями головной убор какого-то 
убитого арапахского воина, надел его на голову и стал расхаживать взад и вперед,
 словно какой-нибудь индейский щеголь. Его вид показался нам настолько комичным,
 что все кругом покатились со смеху. Особенно неудержимо хохотал мексиканец, 
взвизгивая и прерывая свой смех всевозможными испанскими ругательствами. Даже 
наш раненый товарищ присоединился к общему веселью.



Глава LXXX. СТРАШНАЯ МЫСЛЬ

Я не присоединился к смеху моих товарищей. Теперь у меня было время 
поразмыслить над потрясшим меня рассказом траппера, и я чувствовал невыразимую 
душевную боль. Я был твердо уверен, что отважная охотница, которую юты называли 
Мэ-ра-ни, была, конечно, не кто иная, как Мэриен, так хорошо известная мне по 
рассказам Уингроува. Каждая подробность, сообщенная мне траппером, убеждала 
меня в этом. Время, место, путь, избранный караваном, переселенцы-мормоны – все 
согласовалось с тем, что было нам известно о первом путешествии Стеббинса через 
прерии. Мексиканец, правда, не упоминал никаких имен. Скорее всего, он их не 
знал, да если бы и знал, вряд ли сумел бы произнести. Но и без этого я не 
сомневался, что именно Джошуа Стеббинс был лжесупругом, а девушка-охотница, 
которую он обманом пытался увезти в город мормонов, была исчезнувшая 
возлюбленная моего друга Уингроува и сестра моей дорогой Лилиен. Этим и 
объяснялось сходство, поразившее меня с самого начала. Теперь оно уже не 
казалось мне смутным – я ясно видел, что сестры действительно похожи. Уингроув 
не раз с восторгом рассказывал мне о замечательной красоте Мэриен. Признаться, 
я не очень доверял ему, считая, что он смотрит на нее глазами влюбленного, и 
даже не подозревал, насколько предмет его похвалы заслуживает подобного