было никаких видимых причин.
Это был человек лет тридцати, худощавый, ниже среднего роста, с безбородым 
лицом землистого цвета, острым носом и покатым лбом. Его маленькие глазки 
сверкали, как у хорька, а длинные и прямые черные волосы падали жидкими прядями 
на лоб и щеки. Его брюки, жилет и сюртук со стоячим воротником были сшиты из 
довольно дешевой материи и покроем и цветом напоминали одежду методистского или 
католического священника. Белый, не первой свежести воротничок и шляпа с 
загнутыми лодочкой полями усиливали это впечатление.
Я решил, что передо мной – методистский священник из Суомпвилла. Это могло бы 
объяснить заискивающую услужливость скваттера. Однако в ней было нечто большее, 
чем почтительное внимание, с которым встречают священнослужителя его скромные 
прихожане. Судя по тому, что я слышал о Холте и видел сам, такое подобострастие 
было не в его характере. Поэтому его поведение показалось мне загадочным. 
Человек, похожий на священника, был скуп на слова и жесты. Проходя мимо, он 
даже не удостоил меня поклоном, а только окинул таким бесцеремонным взглядом, 
что у меня, несмотря на его одежду, зачесались руки. Но я удовлетворился тем, 
что посмотрел на него не менее презрительно, и мы тут же отвернулись друг от 
друга. Не обращая больше внимания ни на скваттера, ни на приезжего, я уселся на 
пень и, поставив ружье меж ног, решил ждать, чем все это кончится. Одно я знал 
твердо: дуэли не будет. Я согласился бы скорее застрелиться, чем использовать 
свое оружие против Холта. Ведь он был ее отцом! Я ждал только случая предложить 
какой-нибудь мирный выход из положения.
Наблюдать за действиями скваттера и его гостя мне было очень легко, так как, 
вместо того чтобы войти в хижину, они остановились у дверей и сейчас же 
вступили в беседу. Вначале я был уверен, что разговор идет обо мне, но я скоро 
понял, что ошибся. Судя по серьезности обоих и еще более по жестикуляции и 
восклицаниям Холта, они обсуждали что-то гораздо более интересное. Скваттер 
вдруг просиял, точно ему сообщили радостную весть; лицо гостя выражало 
удовлетворение, словно он добился своего. Ко мне этот разговор явно не имел 
отношения, но о чем шла речь, догадаться было трудно. Может быть, прислушавшись 
повнимательней, я и понял бы что-нибудь, так как некоторые слова произносились 
довольно громко, но я больше смотрел, чем слушал, а мысли мои были очень далеки 
от скваттера и его гостя.
Я с восхищением смотрел сквозь щели в темную хижину, где, словно освещая ее, 
мелькало золотисто-розовое видение. И вдруг – о счастье! – оно скользнуло к 
двери! Лишь мгновение девушка молча стояла на пороге, потом улыбнулась мне и 
исчезла в хижине. Но улыбка ее осталась со мной, надолго скрывшись в глубине 
трепетного сердца!



Глава XXVII. «ДА… ДА!»

Я продолжал смотреть внутрь хижины, которую присутствие прекрасной девушки 
делало для меня священной, но искоса следил и за поведением мужчин. По их 
взглядам и жестам было ясно, что они уже кончили обсуждать столь волновавший их 
вопрос и говорили теперь обо мне и моем деле. Заметив, что я наблюдаю за ними, 
они ушли за хижину, где я не мог ни слышать, ни видеть их, но я нисколько не 
жалел об этом, ибо имел теперь возможность целиком отдаться более приятным 
наблюдениям.
Я начал все смелее всматриваться в темноту хижины. С какой радостью подошел бы 
я к дверям, с каким восторгом вошел бы, если бы нечто большее, чем простая 
деликатность, не удерживало бы меня на месте! Следя за светлым силуэтом девушки,
 двигавшейся по хижине, я увидел, как она осторожно, на цыпочках, приблизилась 
к задней стене и стала около нее. За этой самой стеной совещались скваттер и 
его гость. Может быть, она подошла, чтобы подслушать их разговор? Ей легко было 
это сделать, так как даже до меня долетали не только голоса, но и отдельные 
слова. Девушка стояла неподвижно, слегка наклонившись вперед, опустив голову и, 
видимо, внимательно прислушиваясь. Я пытался угадать, зачем она это делает, 
когда она вдруг отошла от стены и через секунду снова показалась в дверях.
На пороге она остановилась вполоборота ко мне, поглядывая на заднюю стену 
хижины. Убедившись, что за ней не следят, она обернулась и вдруг побежала ко 
мне. Удивленный и обрадованный, я вскочил на ноги и молча, почтительно ждал ее 
приближения. Из осторожности я не решался заговорить, догадываясь, что она 
опасается, как бы отец и его гость не заметили ее поступка. К тому же ее 
пальчик, прижатый к губам, призывал меня к молчанию. Поняв этот милый знак, я 
повиновался, и через мгновение девушка оказалась так близко, что я расслышал 
произнесенные почти шепотом слова. Прежде чем заговорить, она еще раз 
беспокойно оглянулась, опасаясь, очевидно, что нам помешают.
– Храбрый незнакомец! – быстро сказала она вполголоса. – Я знаю, вы не боитесь 
моего отца. Но ради всего святого умоляю вас, сэр, не драться с ним!
– Ради вас, прекрасная Лилиен, – тихо, но выразительно произнес я. – Ради вас я 
не буду драться с ним. Доверьтесь мне и ничего не бойтесь. Я скорее вынесу что 
угодно, чем…
– Тс-с-с… – прошептала она, снова прижимая палец к губам и пугливо оглядываясь 
назад. – Они могут услышать нас! Я знаю, зачем вы здесь, и вышла, чтобы что-то 
сказать вам.
– Я слушаю.
– Отец больше не хочет ссориться с вами – я только что слышала их разговор. Он 
хочет сделать вам одно предложение. Пожалуйста, сэр, согласитесь на него! Тогда