кого-нибудь из своих подчиненных, сверкала непреклонная воля, заставлявшая 
повиноваться ему даже самых строптивых.
По одежде – хотя костюм его был самый скромный – он больше всех был похож на 
жителя цивилизованных стран. На нем была надета широкополая серая шляпа, серая 
охотничья куртка и высокие из желтой кожи сапоги с голенищами выше колен, какие 
носят фермеры и охотники южных штатов Северной Америки.
Единственным знаком его командирского звания могло служить разве только его 
оружие: два чудных револьвера с серебряной насечкой и магазинная винтовка 
Кольта, висевшая на перевязи через плечо.
Все его приказания, которые он отдавал не торопясь, спокойным голосом и таким 
тоном, точно беседовал с друзьями, беспрекословно исполнялись. Подчиненные 
большей частью называли его полковником и только изредка заменяли этот титул 
словом «шериф» или «мистер Гейс».
Командир отряда и в самом деле был не кто иной, как знаменитый Джек Гейс, 
неумолимый враг индейцев и мародеров всех видов и всех национальностей, которых 
еще так много бродит по необъятным прериям и лесам Техаса. Особенно боялись его 
конокрады, которых одно его имя приводило в ужас и заставляло обращаться в 
бегство. Он был основателем и главою общества рейнджеров, которые вели 
неустанную борьбу с кровожадными индейцами и всякого вида преступниками, 
грабившими и убивавшими мирное население Техаса.
Итак, полковник Гейс был шерифом Техаса и, в силу занимаемого им служебного и 
общественного положения, имел право казнить всех попадавших ему в руки 
грабителей и убийц, к какой бы национальности они ни принадлежали и где бы ни 
удалось ему их захватить. Но при этом, прежде чем казнить преступника, он 
всегда соблюдал требуемые законом формальности: злодей должен был сначала 
выслушать приговор присяжных, избиравшихся из числа наиболее уважаемых 
рейнджеров, а потом уже, если они признавали его виновным, шериф приводил 
приговор тут же на месте в исполнение.
Мрачная история, которую одинаково хорошо знали как подчиненные ему рейнджеры, 
так равно и его враги, то есть преследуемые им злодеи, немало способствовала 
увеличению того престижа, которым шериф пользовался и у тех, и у других.
В этой истории, правдивой от начала до конца, повествовалось об ужасной 
кровавой драме, разыгравшейся в доме мистера Гейса.
Двадцать лет назад – так начинается рассказ – ночью в столовой одного 
техасского ранчеро сидела, занимаясь работой, женщина лет тридцати пяти от роду.
 В этой же комнате, кроме нее, была еще молодая девушка, лет 
шестнадцати-семнадцати, которая тоже работала, и еще очень пожилая женщина, 
читавшая книгу.
Это были жена, дочь и мать мистера Гейса, который был почти одних лет со своей 
женой. Мистер Гейс выехал из дому ранним утром, и его близких сильно тревожило 
такое продолжительное отсутствие.
– Меня это начинает сильно беспокоить, – сказала вдруг, поднимая голову, 
старушка, которая делала вид, что читает, а на самом деле только держала в 
руках книгу и давно уже не перевертывала даже страниц. – Вильям никогда не 
возвращался так поздно. Я боюсь, не случилось ли с ним чего…
В эту самую минуту звук ружейного выстрела нарушил тишину ночи. Потом 
послышался крик, а за ним галоп лошади, скакавшей от берега реки к дому.
– Господи! Что значит этот выстрел и этот ужасный вопль? – вскричала миссис 
Гейс, бросаясь к наружной двери и распахивая ее настежь.
В эту самую минуту к крыльцу подскакала, тяжело дыша от усталости, лошадь. С 
нее спрыгнул всадник, вбежал на крыльцо, втолкнул бросившихся было к нему 
навстречу женщин обратно в комнату, а затем обернулся к лошади и что было силы 
ударил ее хлыстом; лошадь сделала скачок и в одно мгновение скрылась во мраке 
ночи.
В то время, как Вильям Гейс (это был сам ранчеро), стоя на крыльце, осматривал 
берег реки, в той стороне сверкнула молния, грянул выстрел, и ружейная пуля 
вошла в притолоку двери, которая оставалась открытой.
Ранчеро прыгнул в комнату, захлопнул дверь и задвинул ее двумя железными 
засовами. Затем он бросился к жене, сжал ее в объятиях, поцеловал в лоб дочь 
Мэри и обнял старуху-мать, которая точно окаменевшая стояла посреди комнаты.
– Не бойтесь, – сказал он им, стараясь улыбнуться, – не бойтесь ничего, 
повторяю вам! Лучше помогите мне отразить нападение. Мэри, неси сюда оружие и 
заряды и клади все это на стол. Тут дорога каждая минута. За мной по следам 
гонятся команчи. Они сожгли ранчо Коттуса и перебили всех живших в нем. Милая 
Мэри, ты храбрая девочка, бери свой маленький карабин и следи сквозь бойницу за 
берегом реки. Помни, дитя мое, что теперь ты будешь защищать мать и бабушку!
– Хорошо, отец; я буду сражаться храбро, ты увидишь.
– Я знаю, моя дорогая. Теперь как раз всходит луна, и это будет для нас хорошей 
помощью в борьбе с проклятыми краснокожими. Видите, как быстро светлеет. 
Потушите камин и лампу, нам ни то, ни другое пока не нужно. Не бойтесь, матушка,
 они ничего не сделают нам, мы гораздо сильнее их.
– Дай Бог, чтобы это было так, – сказала старушка глухим дрожащим голосом, – я 
уже старуха, но и мне не хотелось бы умереть насильственной смертью.
В эту минуту грянул залп, и слышно было, как пули впивались в стены или, вернее,
 в толстые бревна, из которых было сооружено ранчо.
Жалобное хныканье собирающегося расплакаться ребенка раздалось в одном из углов 
темной комнаты и заставило мистера Гейса покинуть свое место у бойницы и 
поцеловать лежавшего в колыбели мальчика и тут же вернуться обратно на свое 
место.
Мэри, сжимая в руке заряженный карабин, бледная, стояла возле бойницы,