еды, то заметили невдалеке какое-то шевеление в траве. Фриц и 
хирург насторожились.

— Что там? Что вы заметили? — спросил их доктор.

— Там копошится вискаша, — ответил Фриц, — местный кролик.

— Где?

— Вон там… впереди, нет, чуть левее, герр доктор! Выбрался на прогулку, значит, 
голубчик… Эти вискаши — ребята компанейские, он тут не один должен быть.

Вискаша равнинная — действительно один из видов кролика, прижившийся в пампе, 
больше похож на шиншиллу, чем на зайца или кролика, и гораздо крупнее своих 
европейских родственников. Относительно компанейского характера вискаши Фриц 
был тоже прав: эти животные живут семьями, норки их имеют не один вход, а, как 
правило, несколько, словно в домах состоятельных многодетных буржуа, и 
располагаются точно в центре бугорков, которых на глинистой почве пампы 
встречается в иных районах немало.

Оглядевшись по сторонам, наши путешественники выбрали один из таких бугорков в 
качестве объекта для охоты. Моргенштерн и хирург начали немедленно его 
раскапывать. Фриц взял свое ружье наизготовку. Опытный охотник поступил бы, 
конечно, совершенно иначе и уж наверняка не ушел бы с этого места без добычи. 
Раскапывая норку так открыто, можно напугать вискаш, и они быстро-быстро 
разбегутся. Но новичкам, по известным всем законам капризной фортуны, почему-то 
везет: уже через несколько минут Фриц выпустил несколько зарядов в животных и 
издал победный клич. В руках у него болтались два вискаши. Их тушки погрузили 
на вьючных лошадей, и компания двинулась дальше.

Вскоре трава стала более влажной и мягкой. На севере замаячили силуэты 
отдельных деревьев — верный признак того, что лагуна была уже совсем близко. 
Это были лимонные деревья, и, значит, где-то рядом с ними имелось озеро или 
болото, иначе они не смогли бы выдержать суровых для них климатических условий 
пампы. Солнце уже приближалось к горизонту, когда путники увидели, наконец, 
вдали блеснувшую красновато-золотистыми отсветами на темнеющей воде полоску 
моря… Все бугорки и вмятины на траве под косыми лучами закатного солнца 
обозначились теперь гораздо более резко и отчетливо, чем днем, и стали видные 
отпечатки лошадиных копыт. Скорее всего, рассудили наши путешественники, эти 
следы оставила экспедиция Отца-Ягуара. Стало совсем темно. Путешественники один 
за другим стали вздыхать — эх, сейчас бы пришпорить лошадей, но не видно ни 
зги…

Молча они спешились и расседлали лошадей, связав им ноги таким образом с 
помощью лассо, что животные могли передвигаться только крохотными шажками. 
Потом развели костер из сухих ветвей лимонных деревьев, благо на земле их 
валялось предостаточно. Мясо вискаши оказалось не очень вкусным, но, впрочем, 
вполне съедобным, признали все трое, сделав, правда, одну маленькую оговорку: 
если ты весь день провел в седле и твой желудок не сохранил после скачки даже 
воспоминаний о завтраке. После ужина все трое завернулись в свои пончо и чирипы 
и улеглись спать.

Утром они обнаружили, что находятся на восточном берегу лагуны, вблизи впадения 
в нее Рио-Дульсе [43 - Сладкая река (исп.).]. Это название река получила за 
свою необычайно вкусную воду. Но таков ее вкус лишь в нижнем течении. А в 
местах, где река рассекает солончаковые почвы, употреблять ее воду в пищу из-за 
горько-соленого вкуса, напротив, невозможно, да и название у нее там иное — 
Рио-Саладильо [44 - Солоноватая река (исп.).].

Позавтракав остатками жареной крольчатины, доктор Моргенштерн, Фриц и хирург 
двинулись дальше по вчерашнему следу. Он долго шел вдоль берега, потом 
постепенно стал отклоняться от него. Вскоре они наткнулись на следы лагерной 
стоянки большой группы людей: несколько кострищ и довольно большую площадку, 
истоптанную и выщипанную лошадьми. Но как давно стояли здесь люди, они не могли 
определить точно, для это надо получше знать природные особенности почвы и 
растительности в пампе. От лагеря следы пошли в северо-восточном направлении. 
Потихоньку в голову доктора Моргенштерна стало закрадываться сомнение: а вдруг 
эти следы принадлежат вовсе не экспедиции Отца-Ягуара? Оказалось, он был не 
одинок в своих сомнениях. Дон Пармесан вскоре высказал то же соображение вслух.

— Нет, не