уживавший им как официант, стал сильно подозревать, что второй маленький 
человек, принимавший все услуги как должное, конечно же, вовсе никакой не слуга,
 а тоже какой-то важный военный чин, только еще более, чем полковник, 
засекретившийся, из чего он сделал вывод, что очередной военный переворот в 
стране произойдет уже совсем скоро.

Как только «гаучо» дали понять, что они до предела насытились, унтер-офицер все 
так же ловко и быстро собрал приборы и тарелки со столика и спросил, не желают 
ли гости выкурить по сигарете. Гости были не прочь покурить, и унтер-офицер 
удалился за сигаретами. Как только немцы остались одни, доктор сказал Фрицу, 
наклонившись совсем низко над столом, чтобы из-за открытой двери никто случайно 
их не услышал:

— Здесь все же что-то не так. Я занимаюсь чистой наукой, а они почему-то 
присвоили мне звание полковника. С какой такой стати, интересно…

— С такой же, с какой собака делает стойку на задних лапах, выпрашивая у 
хозяина кусочек колбасы. Им что-то нужно или же они как-то зависят от этого 
полковника Глотино, за которого приняли вас, хозяин. Но лучше всего не думать 
об этом вовсе! Да по мне пусть хоть в генералы произведут, если при этом будут 
кормить нас так же вкусно, как сегодня. Не знаю, как вы, а я, со своей стороны, 
возражать не стану.

— Но, Фриц, а не кажется ли тебе, что нас просто принимают за других людей?

— А даже если и так? С нашей-то стороны никакого умысла по этой части не было, 
следовательно, мы нисколько не виноваты в том, что у них такая скверная память 
на лица и они способны принять одного человека за другого.

— Ну как ты не поймешь: это их заблуждение, по-латыни «эррор», может, в конце 
концов, поставить нас в весьма затруднительное положение.

— Выпутаемся как-нибудь.

— Но последствия, почему ты не думаешь о том, каковы могут быть последствия? 
Фриц, Фриц, мне кажется, ты не чужд слабости, которую древние римляне называли 
«левитас».

— Хм. Может, и не чужд, у меня вообще много слабостей… Только что это слово 
означает по-немецки?

— Легкомыслие.

— Герр доктор, я готов поспорить с вами на этот счет.

— Что ж! Я готов принять твои возражения.

— Разве древние римляне отказывались от вкусной еды, когда бывали голодны?

— Нет. То есть, может быть, и было среди них немного таких чудаков, но вообще 
они любили хорошо поесть.

— Ага! Вот что, оказывается, роднит Фрица Кизеветтера с древними римлянами! А 
раз у нас так много общего, меня нельзя назвать легкомысленным.

Приемами демагогии Фриц владел виртуозно. Доктор на секунду задумался, в чем 
именно состоит неверность этого «постулата», но не успел ничего возразить. 
Вошел капитан и доложил:

— Отец-Ягуар прибыл в Санта-Фе вчера после полудня. С ним были двадцать три 
мужчины и один юноша. Все они уже отбыли в лагуну Поронгос.

— На лошадях?

— Да.

— Спасибо за эти очень ценные для меня сведения. Я должен непременно догнать 
Отца-Ягуара. Вы поможете нам раздобыть лошадей?

— Разумеется, господин полковник! Сколько именно лошадей вам нужно?

— Четыре — две ездовых, две вьючных.

— Купить их или взять из конюшни в гарнизоне крепости?

— Лучше купите. Гарнизонные лошади прошли определенную выучку, а я — наездник 
начинающий, будет лучше, если мы с лошадью окажемся одинаково неумелыми.

— Хорошо, — сказал офицер и улыбнулся, давая понять, что по достоинству оценил 
шутку полковника, известного, кроме всего прочего, и своим великолепным умением 
держаться на лошади. — Когда прикажете подать лошадей?

— Через час!

Капитан удалился. Зато тут же вновь появился унтер-офицер с сигаретами. Доктор 
Моргенштерн, начиная, кажется, понемногу входить в роль «полковника», обратился 
к нему на это раз с вальяжностью, подобающей образу, в котором он невольно 
оказался:

— Любезнейший, а нельзя ли доставить сюда мой багаж, оставшийся на пароходе? 
Надеюсь, это не слишком затруднит вас. Там, в нашем багаже, находится набор, 
по-латыни «сарцина», инструментов и связка книг, обернутая куском кожи, 
именуемая по-латыни «фасцис».

— Будет доставлено немедленно! — выкрикнул громко, как на плацу, унтер-офицер, 
развернулся на каблуках и вышел строевым шагом.

Прошло еще четверть часа. Появился капитан и доложил, что лошади готовы.

— Сколько они стоили? — поинтересовался доктор.

— Нисколько,