следует подготовиться к его приему.

— Однако преимущество даже в четыре дня пути еще не гарантирует победы в 
сражении, — нашелся лейтенант Берано. — И вообще никакого значения не имеет, 
если мы позволяем противнику догнать себя.

— Но, сеньор, неужели вам не ясно, что это так или иначе, но произойдет 
неизбежно? И разве вы не видите того, какая прекрасная западня здесь создана 
самой природой?

— Западня? Смотря для кого. Для нас — да, здесь самая настоящая западня.

Отец-Ягуар уже открыл рот, чтобы в очередной раз возразить молодому человеку, 
но тут в их спор вмешался доктор Моргенштерн:

— Ради Бога, не поймите меня неправильно, сеньоры, но я чувствую себя обязанным 
вмешаться в вашу беседу. С вашей стороны, сеньор Берано, было бы огромной 
ошибкой не принять во внимание мнение Отца-Ягуара. Это означало бы, что вы не 
используете ту сторону деятельности вашего духа, которую называют работой ума. 
Западню, или ловушку, по-латыни «лагнеус», о которой говорит герр Хаммер, здесь 
очень легко устроить.

— Что? И вы тоже собираетесь устраивать западню?

— Разумеется.

— Тогда объясните мне, ради Бога, каким образом?

— С большой охотой, сеньор! Мы прячемся в лесу, впускаем противника в долину, а 
потом закрываем вход и выход из нее. Таким образом, противник попадает в 
окружение. Ну, а дальнейшее, как говорится, дело техники. Надеюсь, теперь вам 
все понятно, по-латыни «перспикуус»?

Лейтенант был взбешен. Какой-то коротышка, ученый недотепа вздумал поучать его! 
И он прокричал:

— Оставьте свое мнение при себе!

— Но вы же сами просили меня разъяснить вам, каким образом должна быть устроена 
западня.

— Я подразумевал нечто совершенно иное. У меня к вам есть просьба на будущее: 
увольте меня, ради Бога, от ваших разъяснений. Я сам знаю, что мне нужно делать.


— А у меня другое впечатление относительно вас, — сказал Отец-Ягуар. — Я, 
знаете ли, небольшой любитель споров, особенно когда в них нет необходимости. К 
тому же, как я понял, вас не переубедишь, поэтому я предлагаю ехать дальше. Мы 
успеем еще о многом переговорить по пути к Ясному ручью.

Эти слова прекратили наконец бесплодный и бессмысленный спор. Лейтенант, 
естественно, остался при своем мнении и стал держаться, как нахохлившаяся, 
настороженная птица. Его угнетало то, что он, порученец самого генерала Митре, 
вынужден терпеть такое обращение со стороны каких-то жалких дилетантов в 
военном деле.

Гора, на которую они поднялись, издалека казавшаяся похожей на кеглю, оказалась 
при ближайшем рассмотрении весьма вытянутой, в общем, она сильно походила на 
запятую, длинный хвост которой заканчивался ручьем. Ручей, падая с высоты 
маленьким водопадом, устремлялся на равнину.

Лес тоже постепенно как бы сползал с гор на равнину, становясь все более редким.
 Наконец началась пампа, и наши путешественники, дав сначала своим лошадям 
вволю попастись на траве, пустили их галопом.

В ловком маленьком наезднике, который ехал рядом с Фрицем Кизеветтером, теперь 
никто бы не узнал того неуклюжего, страшно напряженного от испуга человечка, 
каким выглядел доктор Моргенштерн в первые дни пути по пампе.

— Фриц, — обратился он к слуге, — мне кажется, твоя одежда еще сырая, и ты 
легко можешь простудиться от переохлаждения.

— Вы ошибаетесь, герр доктор, — ответил тот, — моя одежда уже совершенно сухая, 
а знаете, что ее высушило? — радость от того, как вы здорово поставили на место 
этого фанфарона лейтенанта.

— Значит, ты думаешь, что я был прав? — обрадовался ученый.

— Безусловно! Человек, который, как этот аргентинский офицер, уж слишком 
погружен в свою профессию, не видит ничего дальше собственного носа.

— Но очень неприятно то, что он так разозлился на меня.

— Еще бы! Я видел это, но счел за лучшее не вмешиваться. Мы ничего не сможем 
противопоставить его злости. Да и нужно ли это? Те, кто преследует такую 
высокую цель, как поиски останков гигантских доисторических животных, не должны 
придавать значения подобным мелочам.

— Фриц, я, кажется, допустил ошибку, — выдавил из себя приват-доцент, опустив 
голову и тяжело вздохнув.

— Не стоит так расстраиваться из-за этого лейтенанта!

— Я вовсе не из-за него переживаю, а из-за тех костей, которые оставил лежать в 
болоте вместо того, чтобы увезти их с собой.

— Но что с ними там страшного