иано.

— И некоторые из них были властителями нашего народа, — добавил к этому 
Аукаропора. — А я — единственный наследник их престола, но это известно лишь 
нескольким доверенным людям.

— Я так и думал. Сокровища вашего рода должны принадлежать тебе?

— Почему вы об этом спрашиваете?

— Потому, что ты знаешь о предназначении этого жертвенного сосуда.

— А как он попал к вам? — спросил Ансиано.

— Я нашел его.

— Где?

— Между Салиной-дель-Кондор и Барранкой-дель-Омисидио [73 - Ущельем Смерти (исп.
).].

— Там, именно там он и должен был находиться! Когда это произошло?

— Пять лет назад.

— Вы можете вспомнить, в какой фазе тогда находилась луна?

— Я могу точно сказать это. Были дни полнолуния.

— Верно, по-другому и быть не могло. Именно в ночь полнолуния отец имел 
обыкновение спускаться в ущелье.

Последние слова Ансиано относились к Инке… Юноша взял в ладони жертвенный сосуд,
 бережно поднес его к своему лицу и поцеловал. Глаза его заволокла влажная 
пелена… С усилием выдохнув из себя воздух, он сказал:

— Этот сосуд был с моим отцом в последние часы его жизни. Сеньор, прошу вас: 
отдайте его мне! Мы можем дать вам за него нечто гораздо более ценное.

— О чем вы? Естественно, эта вещь принадлежит вам, и только вам.

— Благодарю вас! Но скажите: в тот день, когда вы нашли этот сосуд, вам не 
попадалось на глаза никаких других необычных, на первый взгляд, предметов?

— Попадалось, и очень много! Но не столько необычных, сколько, я бы сказал, 
жутких.

— Что вы сказали? Как они выглядели? Почему они показались вам жуткими? — 
разволновался Аука.

— Может быть, лучше не будем об этом?..

— Нет, рассказывайте, я хочу знать все-все, сеньор, не надо меня щадить! Не 
сомневайтесь: у меня хватит самообладания, чтобы перенести даже самое страшное 
известие. Что же еще вы нашли тогда?

— …Его самого.

— Его самого? Вы хотите сказать, его тело?

— Да, его останки.

Инка опустил глаза на свое седло. Ни один мускул на его лице не шевельнулся, но 
он очень сильно побледнел. Ансиано несколько раз торопливо подносил ладонь к 
глазам, потом смотрел на небо — так смотрят, когда хотят сдержать слезы… Теперь 
они ехали молча, но уже не рядом, а один за другим. Наконец Ансиано нарушил 
молчание:

— Он был мертв? Или в нем оставалось еще немного жизни?

— Нет, душа уже покинула его тело.

— А как он погиб?.. — Ансиано было трудно сразу сформулировать мучивший его 
вопрос, но, собравшись с духом, он все же спросил: — Скажите, как вам 
показалось: он умер своей смертью или был побежден в честном поединке?

— Нет, поединка там не было, иначе остались бы следы на земле. Он пал жертвой 
убийцы, подлого негодяя, пославшего пулю ему в спину.

— Представляю, как он лежал на земле, и его длинные, роскошные волосы…

— Волос не было, друзья мои… С него сняли скальп…

Ни Аука, ни Ансиано не промолвили ни слова, словно оба разом начисто лишились 
способности вообще что-либо воспринимать. Первым пришел в себя старик.

— Расскажите… — с трудом выдавил он из себя. — Расскажите нам, как все это 
случилось. Мы должны знать все, до мельчайших подробностей! Ведь скальп, 
которым хвастается Перильо, — его скальп…

— Мне почти нечего рассказывать. Я думаю, для вас не имеет особенного значения 
то, зачем я отправился в те места и что там делал… Так вот, в 
Салину-дель-Кондор я приехал на своем муле, чтобы немного отдохнуть после 
долгого пути. Ночью было дело, но полная луна светила так, словно повесили ее 
на небе именно над Салиной-дель-Кондор. Мул накинулся на траву, а я достал свой 
кусок мяса… И тут услышал стук копыт по земле. Я обернулся и увидел одинокого 
всадника, спускавшегося по склону скалы. Заметив меня, он приостановился на 
мгновение, а потом дал шпоры своей лошади и умчался прочь.

— Он что же, не произнес ни одного слова, даже не поздоровался с вами?

— Нет, он не сказал ни слова, и я не стал его удерживать: мне это было просто 
незачем, тем более, что за этот краткий миг я успел заметить, как по его лицу 
пробежало выражение презрения ко мне. Еще я успел заметить, что на нем — 
обычная одежда аргентинских гаучо, а за спиной болталось ружье. На крупе лошади 
лежало скатанное пончо, но сверток был слишком велик для одного только пончо. В 
него явно было завернуто что-то еще. Но что именно, я не знаю. Около полудня на 
следующий день, когда мой мул уже как следует отдохнул, я поехал дальше, к