аню часового сюда.

— А как ты это сделаешь?

— Увидишь. Слушай внимательно: я сейчас издам некий звук, а ты понаблюдай, не 
реагируют ли на него спящие. Для нас сейчас важно, чтобы они все дрыхли, что 
называется, без задних ног.

Он приложил обе свои ладони ко рту и издал тихий шорох, похожий на то, как если 
бы вдруг «заговорил» попугай, неожиданно проснувшись.

Ни один из индейцев не проснулся, но часовой застыл на месте как вкопанный и 
прислушался…

— Так… — сказал Аука. — Сейчас он у нас как миленький притопает сюда, прямо к 
нам в руки. Видел ли ты когда-нибудь, друг мой Антон, чтобы лежащий на земле 
человек нес караул?

— Нет.

— Вот и я тоже. А теперь быстренько отползи-ка примерно за два дерева отсюда и 
прижмись к земле, как лист опавший!

Антон отполз, и Аука еще раз издал все тот же звук под личиной попугая. Потом 
еще и еще раз… Часовой лег на землю и пополз. Похоже, он действительно был 
уверен, по крайней мере, процентов на восемьдесят, что имеет дело с попугаем. 
Аука перекинул свою тяжелую булаву на левый бок и прохрипел голосом попугая в 
последний раз. И почти в то же мгновение бросился на индейца, пригвоздив его 
мощным ударом к земле, так что тот и пикнуть не успел.

— Мой Бог, а ты не убил ли его случайно? — с ужасом прошептал Антон.

— Не знаю… Скорее всего, он жив, просто пребывает в глубоком обмороке. 
Оставайся тут и не своди с него глаз. А если он очнется раньше, чем я вернусь, 
используй свой нож… Я знаю, как трудно тебе сделать это, но уясни для себя как 
следует одну вещь: мы сейчас находимся с ними в состоянии войны. А на войне как 
на войне. Во всяком случае, он, я уверен, не станет бездействовать, когда 
проснется. Его голос в данном случае для нас оружие пострашнее ружья.

Он помолчал несколько мгновений, вглядываясь в лицо Антона. Тот выглядел 
растерянным. Потом пробормотал:

— Нет, если бы он на меня напал, я, конечно, смог бы…

Тогда Аука заявил, сумев придать своему шепоту властные ноты:

— Я требую, чтобы ты подчинился!

Инка открылся другу с совершенно новой стороны. Это был уже не скромный молчун, 
а настоящий повелитель. Озадаченный таким превращением, на этот раз промолчал 
Антон. Аука, однако, не стал требовать от него ответа. Может, счел, что приказ 
его будет непременно выполнен, а может, ему было просто некогда. Он торопливо 
снял с оглушенного абипона оба его пончо и надел их на себя точно таким же 
образом. Уже через минуту он ходил по лагерю, точь-в-точь как настоящий часовой.


Замерев от ужаса, Антон сидел возле индейца, поглядывая то на него, то на 
своего друга.

А тот наконец подошел к лежащим на земле пленникам. Никто из них не спал. Аука 
обнаружил, что, кроме Прочного Черепа, ему знакомы еще двое индейцев камба. Но 
белого, оказавшегося при ближайшем рассмотрении очень молодым человеком, он 
никогда раньше не встречал… Аука решил дать понять этому парню, что настроен по 
отношению к нему весьма доброжелательно, и заговорил на испанском, обращаясь к 
Прочному Черепу, хотя тот и демонстративно отвернулся:

— Эль Кранео Дуро сейчас сильно огорчен, но скоро его ждет большая радость. 
Если он сейчас мне ответит, я смогу говорить тише.

Прочный Череп повернулся лицом к нему и ошарашенно прошептал:

— Что, что такое ты сказал? Да ты, собака, никак вздумал посмеяться над нами?

— Возьмите себя в руки и говорите тихо, пр