располагалось в глухом 
конце долины, и там пасся табун лошадей. Теперь следовало определить, в какой 
из палаток команчи держат своего чернокожего пленника. Рассуждал я, следуя 
простой логике: где узник, там и стража. И действительно, скоро я заметил двух 
воинов, лежавших на траве перед входом в одну из палаток. Чуть поодаль от нее 
возвышалась другая палатка, намного больше прочих; возле нее торчали два врытых 
в землю столба, на которых висели какие-то странные, причудливой формы предметы.
 Скорее всего, это — палатка вождя, а в таком случае вещицы на столбах должны 
быть его родовыми амулетами. Подобный амулет есть у каждого индейца, и его 
утрата означает страшное несчастье и позор. Если вернуть потерю почему-либо 
невозможно, воин обязан добыть себе новый амулет, например, сняв его с убитого 
врага. Когда владелец амулетов умирает, все принадлежавшие ему священные 
предметы хоронят вместе с ним. Но такой обычай практикуется не у всех племен — 
в некоторых, напротив, амулеты переходят по наследству от отца к сыну, 
становясь с годами все более ценными и почитаемыми. Они связывают мир живых с 
духами великих предков, и нет для индейца большей беды, чем лишиться своей 
семейной реликвии. Это влечет за собой, если искать аналогии в европейских 
понятиях, что-то вроде гражданской смерти — человек теряет уважение 
соплеменников и становится бесправным изгоем.

Но если я прав и там, внизу, действительно развешаны родовые амулеты вождя 
Вупа-Умуги, то это — обстоятельство огромной важности. Я должен непременно 
завладеть ими; упустить такой козырь было бы непростительно.

Увлеченный открывающимися перспективами, я прошел еще немного вперед и тут 
увидел на земле отпечаток босой ноги — судя по его размеру, женской или детской.
 След казался совсем свежим. Быть преждевременно обнаруженным не входило в мои 
планы, и я повернулся, собираясь тихо удалиться тем же путем, каким пришел. Но 
в этот миг в кустах послышался шорох и передо мной возникло удивительное 
существо.

Это была женщина, старая женщина. Я уже протянул руку, чтобы схватить ее за 
горло и оглушить — в сложившейся обстановке не приходилось думать о рыцарском 
обращении с дамой. Но странное выражение ее глаз удержало меня, и мы застыли, 
напряженно разглядывая друг друга.

Высокая, худая, плечистая, она была одета в мешковатое и выцветшее синее 
платье; с непокрытой головы свисали спутанные космы серых волос. Несмотря на 
густой загар, черты ее лица показались мне не вполне индейскими, а скорее 
соответствовали бы представительнице кавказской расы [29 - В немецкой 
антропологии термин «кавказская раса» означает «белая раса».]. Встретив эту 
женщину где-нибудь в иных краях, я бы, вероятно, и не подумал, что она может 
принадлежать к какому-либо из краснокожих племен. Более того, она явно 
напоминала мне кого-то, кого я видел совсем недавно! Это изможденное, 
испуганное лицо… А глаза, чт