ут я заметил, что Длинный Нож с заметным усилием подавил радостный возглас. К 
счастью, Off вовремя овладел собой и произнес непререкаемым тоном:

— Команч лжет, он хочет обмануть меня. Олд Шеттерхэнда нет ни в долинах, ни в 
прерии, ни в горах. Он уехал к себе на родину, за Великую воду, и вернется не 
раньше, чем через две или три зимы. Таковы были его собственные слова.

Команч обиделся.

— Я не лгу, — заявил он.

— Нет, лжешь! Я тебе не верю.

— И все-таки, я говорю правду! — вышел из себя команч. — Мы сами видели его, 
своими глазами!

— Где!

— В нашем лагере. Он явился туда, чтобы выслеживать нас, но был схвачен и скоро 
умрет у столба пыток.

— Шеттерхэнд умрет у столба? — насмешливо переспросил Длинный Нож. — Да все 
ваши воины, вместе взятые, не смогут отнять жизнь у этого бледнолицего охотника.
 Даже если команчам и удалось бы схватить его, он вырвется на свободу. Или ты 
думаешь, что десяти тысячам воробьев будет под силу удержать в плену 
одного-единственного орла?

Расчет его был ясен — он хотел разозлить своих палачей и тем самым заставить их 
проговориться. И Длинный Нож достиг поставленной цели, потому что команч гневно 
возразил:

— Он у нас в руках! Воины команчей — не воробьи, а орлы, разрывающие и 
пожирающие воробьев вроде тебя или Шеттерхэнда! Я говорю чистую правду, а ты 
лжешь. Кого ты хочешь провести, когда говоришь, будто ваши люди спокойно сидят 
в своих вигвамах! Они уже в пути, иначе не стали бы высылать разведчиков.

— А разве они это сделали? — невозмутимо осведомился апач.

— Да, сделали.

— Но когда же?

— Недавно!

— Ха! Да известно ли вам хоть об одном лазутчике нашего племени?

— Известно. Ты — один из них.

— Я? Но кто сказал вам, что Длинный Нож приехал в Альчезе-чи на разведку?

— Никто не говорил, но тем не менее это так.

— Или вы ослепли? Разве на моем лице боевая раскраска?

— У тебя хватило хитрости не наносить ее! — рявкнул команч.

— Тогда вспомни, — продолжал пленник, — где живет твое племя и где мое. Команчи 
— на севере, апачи — на юге. А я приехал на восток. Зачем мне было забираться 
так далеко в сторону, если я послан выслеживать врагов, живущих к северу от 
нас?

— Ваши вожди хотели узнать, куда мы направились!

— Уфф! Ты даже не замечаешь, как выдаешь себя? Выходит, команчи выползли из 
своих нор не ради войны с апачами; нет, они спешат на восток! А куда и зачем, 
об этом я сам могу догадаться.

Команч понял, что пленник перехитрил его, и пришел в ярость.

— Молчи, собака! — завопил он, сверкая глазами. — Я могу повторить то, что 
сказал. Могу, ибо знаю — тебе уже не удастся разболтать ни слова из услышанного.
 Мы прихватим тебя с собой, и ты сдохнешь у столба пыток рядом с Шеттерхэндом.

— В таком случае, — заметил Длинный Нож, — я проживу еще очень долго, ведь все 
твои россказни, будто Шеттерхэнд в плену, — явная ложь.

— Он у нас, и это правда.

— Хау!

— И не только он, но и другие бледнолицые, которых ждет такая же смерть.

— Назови их! — потребовал апач.

— Во-первых, Олд Уоббл, свирепый убийца наших братьев, враг всех племен в 
прериях!

— Уфф!

— Потом — Олд Шурхэнд, бледнолицый огромного роста…

— Уфф, уфф! Дальше!

— Дальше? Тебе этого мало?

— О нет, вполне достаточно. Если вы действительно поймали этих великих 
охотников и я присоединюсь к ним в вашем лагере, то никто из нас не умрет. Мы 
сумеем найти дорогу к свободе. Мы пройдем сквозь толпы команчей, подобно тому 
как могучие бизоны прорываются сквозь стаю волков. Еще никто не побеждал 
Шеттерхэнда; но…

— Мы ловили его уже много раз! — перебил пленника команч.

— Ловили, но потом он почему-то всегда оказывался на свободе. А Шурхэнд может 
разом придушить шестерых команчей, по трое на каждую руку. Для него…

— Помолчи об этой собаке! — сердито крикнул один из сидящих. — Еще не было 
случая, чтобы он победил воина из нашего племени!

— Не было, потому что вы ему пока не попадались. Ну, а Олд Уоббл, самый хитрый 
и ловкий из бледнолицых, неуловимый и не знающий жалости к врагу, — он…

— Он умрет! А если и не умрет, то лишь потому, что это дряхлый бледнолицый — не 
более чем злобная дворняжка, которую прогоняют пинками, чтобы не тратить на 
него пули. Этот трус…

Тут говоривший внезапно умолк, но помешал ему не апач, а новое действующее лицо.
 В продолжение всей сцены мы с Шурхэндом смотрели на команча и теперь, когда он 
прервал свою речь и с ужасом воззрился куда-то в сторону, пытались понять, что 
его так напугало. Но наше замешательство было недолгим, ибо мы услышали хорошо 
знакомый голос:

— Так кто я? Трус, дворняжка? Ах ты краснокожая тварь! Вот сейчас мы узнаем, 
трус я или нет. Руки вверх! А кто попробует схватить оружие или хотя бы 
пошевелиться,