— Теперь вы удовлетворены, мистер Паркер? Или надо еще показать, какое действие 
оказывает мой кулак, придя в соприкосновение с чьим-нибудь черепом, например, с 
вашим?

Сэм только беззвучно разевал рот и явно затруднялся с ответом. Но как раз в эту 
минуту один из команчей воскликнул на неплохом английском:

— Шеттерхэнд! Это Олд Шеттерхэнд! Так я и думал! — Очевидно, он разглядел мое 
лицо, когда я вышел из тени к костру.

Я повернулся к индейцу:

— Пленный воин знает меня?

— Да.

— Где ты меня видел раньше:

— В лагере вождя То-Кей-Хуна, у команчей-ракурроев. Жизнь сына великого вождя 
была в твоих руках, но ты не стал его убивать.

— Все правильно. Ты хорошо говоришь на языке бледнолицых, а значит, понял те 
слова, которые были произнесены здесь?

— Да.

— Ты слышал, что вас обоих приговорили к смерти?

— Да, мы это слышали. И мы слышали, как Олд Шеттерхэнд старался сохранить нам 
жизнь.

— Он делает это всегда. Я друг всех краснокожих племен и потому скорблю, узнав, 
что кем-то из них вновь вырыт топор войны. Вы можете победить бледнолицых раз 
или два, но это лишь ускорит вашу окончательную гибель. А я не хочу, чтобы 
умирали индейцы.

— Мы воины и не боимся смерти.

— Мне известна храбрость команчей, но все же жизнь лучше, чем смерть. Да и для 
вас будет мало чести, если племя узнает, что два воина были захвачены 
бледнолицыми в плен без боя, а потом расстреляны. От твоих ответов зависит, 
смогу ли я подарить вам жизнь. Как зовут вашего вождя?

— Вупа-Умуги (Большой Гром), никто и никогда не победил его.

— Где стоят палатки вашего лагеря?

— Этого я не скажу.

— Ваши воины вышли на тропу войны?

— Да.

— Сколько их?

— Не скажу.

— Где они теперь?

— Не знаю.

— На кого вы собираетесь напасть?

— Не скажу.

— На карту поставлена твоя жизнь, но ты предпочитаешь смерть предательству. Это 
не может не понравиться любому смелому человеку, в том числе и мне. Ты 
настоящий воин. Возвращайтесь домой и скажите своим вождям и всем 
воинам-команчам, что Олд Шеттерхэнд умеет ценить преданность и храбрость.

Я разрезал ремни, связывавшие обоих пленников. Тот, с кем я разговаривал, 
спросил:

— Олд Шеттерхэнд сказал, что нам надо уходить. Значит, мы свободны?

— Да.

— Мы можем идти, куда захотим?

— Да.

— А что будет с нашим оружием и лошадьми?

— Вы получите их обратно. Я не вор и не захватчик чужого добра.

— Так! Будете ли вы преследовать нас, чтобы узнать, куда мы направляемся?

— Нет, не будем. Порукой в том мое слово.

— Я знаю, что Олд Шеттерхэнд никогда не нарушает своего слова. Он самый 
благородный из бледнолицых, и мы расскажем об этом всем, когда вернемся к нашим 
вигвамам.

— Есть множество бледнолицых, которые думают и поступают так же, как я. Вот 
ваше оружие, а вон там стоят ваши лошади. Уезжайте! Но знайте, что мы будем 
охранять этот лагерь.