иставать ко мне?

— Уфф! — кивнул вождь головой, соглашаясь.

— Для меня было бы выгодно, если бы я мог тебе угрожать вместе с этими двумя 
бледнолицыми. Если я этого не делаю, следовательно, их действительно здесь нет.

— Уфф! — прозвучало второй раз в знак согласия.

— Стало быть, если мне хотелось бы соврать, я бы сказал, что они должны сюда 
прийти, чтобы помочь мне. Если Вупа-Умуги этого не понимает, то, значит, с его 
головой не все в порядке.

— Далась тебе моя голова, собака! Я теперь знаю, что делать. Начнем с того, что 
мои воины сейчас обыскивают все вокруг. Может быть, они найдут кого-нибудь из 
твоих спутников. Но даже если не найдут, дело твое плохо. Не думай, что мы тебя 
просто расстреляем! Это была бы для убийцы индейцев слишком легкая кара. Мы 
возьмем тебя с собой, чтобы весь наш народ мог видеть твою гибель и радоваться 
твоим мучениям. А до этого ты увидишь своими глазами гибель бледнолицых солдат 
в пустыне, может, тогда поймешь, что я говорил правду. Ну, что ты можешь 
рассказать?

Последний вопрос относился к краснокожему, подъехавшему верхом на коне и только 
что спешившемуся. Он отвечал:

— Мы объехали всю округу и все обыскали, но никого не нашли. Значит, этот 
бледнолицый отважился в одиночку приехать к нам.

— Он заплатит за эту отвагу жизнью. Свяжите ему теперь и ноги, да покрепче, 
чтобы он не мог и шевельнуться! Пятеро из нас будут его стеречь и ответят 
своими головами, если он удерет. И еще. Надо поставить часовых и наверху, прямо 
за нашим лагерем.

Вождь отдал разумный приказ, но весьма запоздалый. Однако нам надо было как 
можно быстрее ретироваться, не дожидаясь, пока наверху появятся часовые. И мы 
тут же полезли на уступ, к счастью, теперь это можно было сделать значительно 
быстрее, чем тогда, когда мы спускались вниз.

Закончив подъем, мы не передохнули даже минуты — надо было как можно быстрее 
уйти подальше. И только когда лагерь индейцев остался далеко позади, мы снизили 
темп ходьбы.

— Что вы можете, сэр, сказать обо всем этом? — спросил меня, немного 
отдышавшись, Олд Шурхэнд.

— Досадно, даже больше, чем досадно! — отозвался я. — Старик опять сыграл с 
нами шутку, на этот раз очень злую. Но он еще убедится, что гораздо больше он 
навредит самому себе.

— Да. Похоже, он не умеет делать никаких выводов из того, что с ним случается.

— Очень, очень жаль его! Вообще-то он очень хороший, порядочный парень, и, если 
бы не эта его привычка действовать очертя голову, с ним было бы спокойно. С ним 
нужно было быть постоянно начеку, как с каким-нибудь желторотым юнцом. Он 
человек, которому лучше быть одному, любое общество, в какое он попадет, должно 
его остерегаться.

— Но он, вероятно, все же очень надеялся на нашу помощь.

— Несомненно. И мы должны вызволить его из беды.

— А получится ли это?

— Должно получиться. Мы же не может его бросить на произвол судьбы.

— Вы что, хотите этой ночью освободить его?

— Ну, это вряд ли возможно.

— Хм! А я подумал, что для вас и это не очень сложно.

— Благодарю за высокую оценку моих способностей! Я сказал о возможности, но не 
имел в виду самого освобождения. Я думаю, мы должны раньше закончить другие 
дела. Мы могли бы рискнуть жизнью, я даже уверен, что нам бы удалось освободить 
его. Но ведь краснокожие тогда узнают, что мы здесь, а этого они ни в коем 
случае знать не должны. Глупо рисковать выполнением прекрасного, хорошо 
обдуманного плана из-за одного человека, не понимающего, что он поступает 
неразумно.

— Разумеется, это было бы глупо.

— Ему, конечно, несладко придется; однако он должен пенять на самого себя, и 
только на себя, и принять это как заслуженное наказание. Краснокожие хотят 
взять его с собой; мы этому помешать не сможем. Позже, когда они попадут в 
ловушку, то будут вынуждены его освободить.

— Если не станут его считать заложником.

— Хау! Н